Татьяна Бутовская - Вернусь, когда ручьи побегут

– Мам, а мам, – Таня дергала ее за руку, – я говорю, пойдем уток покормим, ты меня не слышишь, что ли?

– Слышу-слышу, отчего же…

Таня подняла голову и заглянула в лицо матери.

– Ты какая-то другая после Москвы.

– В каком смысле? – встрепенулась Александра.

– В задумчивость часто впадаешь, – пояснила Таня. – Что у тебя там произошло, в Москве?

– Да так, – отмахнулась Александра. – Поссорилась со всем миром.

– Так ты помирись, – посоветовала дочь, немного подумав.

– Ты что, – усмехнулась мама, – столько сил было угроблено, чтобы поссориться!

У Ши-цзы (в народе – Шиза) спустились по гранитным ступенькам вниз. В протоке плавали утки.

– Смотри, утки все парами, любовь у них, – сказала Александра, доставая хлеб из сумки и протягивая кусок Тане.

– А вот там бедненький одинокий селезень, подружку не нашел, – заметила Таня, пытаясь докинуть до бобыля кусочек булки.

– Тань, ты веришь в вечную любовь? – спросила вдруг мама.

– В вечную – нет, а в любовь верю, – ответила Таня, не отвлекаясь от своего занятия.

– Разумно, – тихо сказала Александра.

Вдоль набережной они дошли до Троицкой площади, свернули у дома «политкаторжан» во двор, чтобы выйти через сад к «Петровскому» гастроному. Александра подняла голову и удостоверилась, что на крыше дома так и остались вмонтированными огромные буквы лозунга «Наша цель – коммунизм». Если Танечка вдруг поинтересуется: «Мама, мы все еще строим коммунизм?» – то придется сказать: «Нет, уже не строим». «А что мы строим?» – «А черт его знает, доченька».

В «Петровском» купили яблок и литровую банку сливового компота – больше покупать было нечего. В рыбном отделе давали, правда, атлантическую селедку, но стояла очередь. Александра прошла мимо.

– Мамуль, – остановила ее Таня, – давай постоим, очень селедочки хочется, под шубкой.

– Ты ж знаешь, я не люблю стоять в очередях, – напомнила мама. – И тебе не советую. Нет ничего такого в жизни, за чем бы стоило стоять.

– А бабушка стоит.

– У бабушки талант терпения.

– Я могла бы постоять, как бабушка, – смиренно сказала Таня. – А ты пока иди покури на улице.

– Ладно, – смягчилась Александра, немного пристыженная, – давай уж стоять вместе. Ради твоего рождения.

Уже когда уходили из гастронома, отоварившись тремя сельдями, в отдел «мясо-птица» с голым мраморным прилавком вдруг внесли ящик цыплят. Саша с Таней случайно оказались у самого прилавка. Через десять секунд вокруг них образовалась толпа покупателей. Народ нервничал, толкался.

– Две куры, пожалуйста, – сказала Александра продавщице.

– Курицу – в одни руки! – отрезала продавщица.

– Простите, какая же это курица, это цыпленок, – запротестовала Александра.

– У нас двое рук, тетя! – нашлась Таня и вытянула ручонку с растопыренными пальцами.

Продавщица бросила беглый взгляд на Таню и сказала:

– Дети – не в счет.

– У ребенка завтра день рождения, – попросила Александра.

– «Все лучшее – детям», – неожиданно напомнила Таня, высовываясь из-за маминой спины.

Продавщица еще раз посмотрела на Таню, осмыслила сказанное и молча бросила на весы вторую курицу.

– Почему женщине две куры? – тут же откликнулись из очереди.

– Их двое, – строго объяснила продавщица.

Когда вышли из магазина, довольная Александра, с авоськой, из которой торчали куриные ноги, сказала дочери:

– Поздравляю, Татьяныч, тебя сегодня наконец посчитали за человека! Пойдем отметим это событие молочным коктейлем.

Таня взяла мать за руку, улыбнулась и подытожила:

– Какой сегодня длинный день у нас с тобой!

На день рождения Тани Надя пришла задолго до остальных гостей.

– Где наша самая красивая, самая замечательная, самая любимая девочка на свете? – с порога воскликнула Надя, с обожанием глядя на нарядную завитую Таню, бегущую ей навстречу по коридору. Она протянула ребенку букет цветов и красиво упакованный набор для «барышень»: ручное зеркальце в розовом обрамлении, щетка для волос, полдюжины изящных заколок…

– Тетя На-а-дечка, спасибо! – растаяла Таня, с женским восторгом разглядывая подарок, и раскрыла руки для объятий.

– С днем рождения, родная! – Надя поцеловала девочку и на секунду замерла, прикрыв газа и прижавшись нежно к детской щеке.

– Это – мамочке, – сказала Надежда, протягивая Александре букетик фиалок. – А где же ваш папа?

– Я тут! – отозвался Вадим, появившись в дверях ванной с намыленными щеками и бритвой в руке. – Мое почтение, Надежда Павловна, извиняюсь, что не могу припасть к ручке, – сказал он, стоя на пороге и почти касаясь головой дверной перекладины, – вот, жена бриться заставила!