Андрей Курков - Серые пчелы

– Там направо по коридору и еще раз направо! – напутствовал его Иван Федорович.

Идти одному вдоль длинного коридора Сергеичу было нелегко. То и дело казалось, что справа или слева резко откроются двери и кто-то без лица, но с сильными руками затащит его внутрь. Но двери медленно проплывали мимо, и хоть шел он осторожно, словно по минному полю, но на таблички с должностями, фамилиями и инициалами, украшавшие каждую из них, глаза поднимать не успевал или не позволял себе. Почему-то из далекого детства голос бабушки прозвенел – бабушка до самой смерти удивительным голосом говорила, который не старел и по которому невозможно было возраст угадать: «Никогда Устиму в глаза не смотри! Опасно!»

Устим был их сельским сумасшедшим, чаще безобидным. Но действительно, стоило кому-нибудь заглянуть ему в глаза, как он сразу за этим человеком шел и не отставал от него часами. А если человек приходил домой, то Устим оставался на пороге. И сидел там, пока его угрозами и криком не прогоняли.

Впереди оставался еще один коридор. Тут пчеловод добавил шагу и смотрел только себе под ноги, пока не спустился по ступенькам к дежурному.

Уже отойдя метров на десять от входа, оглянулся. Заметил, что до сих пор сжимает в руке паспорт с вкладышем. Спрятал его в карман. Потом достал мобильник, хотел время проверить, но понял, что аккумулятор сел.

Не спеша дошагал до начала бульвара, туда, где Бекир его сейчас ждал, должно быть, надеясь хоть на какие-то новости. А какие у него новости? Никаких! Если не считать, что этот Федорович Айсылу вдовой назвал. Он, правда, сказал потом, что оговорился. Но разве может человек, в такой службе работающий, оговориться?

«Нет, – думал Сергеич на ходу. – Именно это он и хотел сообщить. А сказать больше, наверное, права не имел! Ведь разве можно так случайно и без всяких там причин женщину вдовой назвать?»

Голубая «нива» стояла на месте. Бекир рядом в тени от солнца прятался, ел мороженое. Увидев Сергеича, машинально откусил от конуса кусок побольше, видимо, чтобы быстрее с мороженым покончить.

– Машина открыта, садитесь! – крикнул, проглотив.

Минуты через три поехали. Из-за жары Бекир опустил стекла в передних дверях. В машину вместе с теплым ветром ворвался и шум города.

Разговаривать при нем было трудновато. Да и вообще Сергей сейчас говорить не мог.

Когда выехали на Севастопольское шоссе, Бекир поднял стекло в своей дверце, стало чуть тише.

– Что они вам сказали? – наконец спросил он.

– Ничего конкретного, – проговорил пасечник, решив про слово «вдова» не упоминать. – Со мной один в гражданском разговаривал. Посоветовал искать связи в полиции. Сказал, что десятка два таких случаев и виноваты казаки и Крымское ополчение.

– И больше ничего?

– Нет, – Сергеич отрицательно помотал головой.

– Все равно спасибо! – сказал Бекир и вздохнул. – Мама звонила, на ужин нас ждет… И еще просила уголь помочь разгрузить.

– Уголь? – оживился Сергеич. – Конечно! А зачем вам уголь?

– На зиму, мы углем топим!

Пчеловод прикрыл глаза. Вспомнил свои угольные запасы. Руки, на коленях лежащие, словно снова тепло от буржуйки ощутили. Улыбнулся он. И задремал, ощутив внезапную усталость – и нервную, от визита в контору с длинными коридорами, и физическую – от жары.

Только тот, кто с углем с детства дело имел, может легко определить, сколько тонн угля в куче, сваленной самосвалом на землю, лежит. И не нужно для этого мерять радиус или ее высоту, достаточно взглядом окинуть и умом этот уголь взвесить или с теми кучами угля, которые уже в твоем доме сгорели, сравнить.

– Тут пять тонн, точно! – не сдавался Бекир, пока бросали они его лопатами в тачку, чтобы откатить потом ее к задней стороне дома и ссыпать в погреб-углярку с маленькой дверцей и покатым бетонным полом, сделанным человеком знающим и разбирающимся во всех тонкостях жизни с твердым топливом.

Сергеич снова мотнул головой, но уже промолчал – он-то видел, что в куче той от силы было четыре тонны. Ну пусть чуть больше, но теперь, глядя на количество породы, заставлявшее кучу эту рябеть, и отнимая от нее ее вес, получал он в своих расчетах даже не больше четырех тонн угля. Слыша, как болезненно Бекир настаивает на своей правоте, о породе Сергеич решил уже и речь не заводить. Но, в конце концов, когда очередные десять тачек отвезли они в подвал, а толкали они тачки за дом по очереди, когда ощутил он в руках усталость, остановился у деревянной – в полтора метра высотой – дверцы. Остановился, подождал идущего следом Бекира.