Андрей Курков - Серые пчелы

– Ну вот, – Айсылу кивнула. – Приехали!

Когда вышли из машины, пасечник тут же принялся место для своих ульев присматривать. Ульи Ахтема чуть в глубине стояли, в три неровных ряда. Значит, и его ульи можно туда же, только ближе к дороге, к повороту поставить.

– Извините, а вы мне ульи снять поможете? – попросил Сергеич Айсылу.

– Да, конечно!

Проехал он чуть вперед, поближе к пасеке Ахтема. Айсылу машину пешком нагнала. Сняли они ульи и расставили их так, как Сергеич захотел. Потом она ему сарайчик с пчеловодческим инструментом показала. Он за пасекой и за кустистым лесным орехом стоял. С тропы, в которую дорога превратилась, его видно не было.

– Вот, возьмите, – протянула она ему ключ от навесного замка. – Там все, что нужно. Вода тут рядом, источник! – она показала рукой в сторону горы. – Там тропинка, увидите! Метров триста до него!

– Спасибо! – Сергеич посмотрел на Айсылу нежно, преданно, как только что накормленная после трех дней голода собака. И тут же спросил: – А что, милиция Ахтема не искала?

Она горько усмехнулась. В глазах слезы блеснули.

– Казаки его выкрали. Может, в Россию вывезли. В тот день у нас трех человек выкрали. Они вместе на машине в Бахчисарай поехали, в мечеть. Машину потом нашли. Мальчишка один видел, как их в микроавтобус заталкивали…

– Так же нельзя, – выдохнул Сергеич и понял, как беспомощно его слова прозвучали. Беспомощно и глупо. И сам он себя беспомощным почувствовал, словно ничего от него не зависело и в его собственной жизни. Словно сидел он рядом с убитым парнем, у которого золотая серьга в ухе, на заснеженном поле, а сверху снаряды и мины сыпались, и взрывались то подальше от него, то поближе, а иногда и так близко, что в уши грохот лился расплавленным железом.

– Вы, если что надо, приходите! Адрес знаете, – сказала на прощанье Айсылу, глядя на Сергеича как на ребенка. Может, тоже почувствовала его беспомощность.

И пошла она к повороту дороги, ведущей вниз. Красиво и медленно удалялась, а воздух вокруг наполнялся жужжанием пчел. И очнулся от этого жужжания Сергеич. Понял он, что это пчелы Ахтема жужжат, летают, а своим пчелам он путь на свободу еще не открыл!

Сорвался он с места, понесли его ноги к ульям, к своим многострадальным пчелам-беженцам.

Солнце висело на небе долго, удивительно долго. Уже и земля от него отвернулась, набок улеглась. И висело поэтому солнце теперь не посередине неба, а на его краю. Но все равно светить продолжало, словно решило не заходить, пока Сергеич свое жилье не обустроит. А он, вбив железные колышки в каменистую землю и растянув веревками углы своего брезентового жилища, вытаскивал теперь из машины и переносил в палатку пожитки и одежду.

Теплую вечернюю тишину пронизал неожиданный крик птицы – звонкий, как пионерский горн. И Сергеич голову задрал, посмотрел на ближние деревья. Попробовал себе эту птицу по крику ее представить. Не получилось. Известные ему птицы так не кричали. Известные ему птицы вообще не кричали, они каркали, щебетали, пели трелями и посвистывали. Любопытство, разбуженное криком птицы, оживило его мысли, и он, уже позабыв о замолчавшем небесном творении, способном летать и кричать, внимал звонкой, красочной тишине окружающего его мира. И в тишину эту вплетались шепот листьев, дыхание ветерка, жужжание пчел и другие мелкие и мельчайшие звуки, составляющие ее, эту мирную, летнюю тишину.

Прислушиваясь, отметил Сергеич, что солнце наконец спряталось. И как только спряталось оно окончательно, громче стала тишина, более явной она стала. Ее можно было погладить, как кошку или собаку, она была теплой и ластилась к пчеловоду, словно выпрашивала и от него участия, сочувствия к ее жизни, к ее звукам. И он, уже привыкший к отсутствию солнца, принялся дополнять тишину шуршанием – поисками того, из чего можно было бы разжечь костер. Собрав ветки, веточки и даже две дощечки от ящика, чиркнул Сергеич спичкой, и этот «чирк» тоже влился в тишину, стал ее собственностью, ее составной частью, нотой ее бесконечной музыки.

А потом над костром закипал подвешенный чайник. А Сергеич, возбужденный новым переездом и красотой окружающей природы, бродил кругами, подбирая еще ветки для костра, оказавшегося слишком «прожорливым».

Утром, открыв глаза, он больше не сомневался, что попал в рай – в сказку, где природа не просто служит человеку, а прислуживает ему, где солнце ждет, пока человек не закончит свои дневные дела, и только потом уходит. Где воздух звенит невидимым колокольчиком. Где можно быть независимым и невидимым, где у всякого живого существа, даже у деревьев и виноградной лозы, есть голос.