Андрей Курков - Серые пчелы

А потом, проводив птицу взглядом, улыбнулся Сергеич и дальше в сторону церкви пошел. Вспомнил зимнее синее пальто Виталины, вспомнил ее коричневые кожаные сапоги. Вспомнил серый пуховый платок, оренбургский. Платок он ей подарил. Соседка Вера в Россию ездила к сестре и всегда товар для домашней мелкой торговли привозила. И платки оренбургские тоже. Виталина его носила, но только в Малой Староградовке. А когда зимой к себе в Винницу ехала, оставляла его дома! Видно, не были там, в Виннице, оренбургские платки в моде.

Вспомнилось Сергеичу, как в первую их совместную зиму к ней племянник приезжал с семьей – женой и дочерью. И как они, напившись иностранного портвейна, племянником в качестве подарка привезенного, пошли на край огорода с санками и спускались на них по полю до самого нижнего излома земли. Падали, смеялись, перекрикивались. С трудом наверх поднимались, санки за собой тащили. И снова вниз летели. Уклон вроде бы и не крутой, но все при теле, даже дочка племянника – тоже не крошка. И потому санки поначалу вниз скользили медленно, но потом скорость набирали такую, что в ушах ветер свистел!

Оглянулся на ходу Сергеич на дом соседки Веры. Окна целы, дверь поперек толстой доской заколочена. На доске, уже потемневшей от смен погоды, еще видна надпись, самой Верой сделанная. Черной краской: «Хозяева живы».

– Дай Бог, дай Бог! – прошептал пчеловод.

Странно, но такая утвердительная надпись на заколоченном доме радовала Сергеича всякий раз, когда его взгляд на ней останавливался. В этот раз даже сильнее обычного она его обрадовала. Вызвала улыбку. Наверное, потому, что сначала он о жене своей, Виталине, думал. А чего ж это ему так легко о жене думается и вспоминается, а вот дочка сама по себе в мысли и воспоминания не приходит? Наверное, потому, что маленькой она была, слишком маленькой, чтобы с отцом сблизиться. Четыре года ей было, когда уехали они, его бросив. Может, и сам он виноват в этом? Может, надо было ему улыбаться чаще и реже при виде нарядов Виталины губы кривить? Может, надо было вообще меньше говорить и больше лыбиться? Пусть даже если б из-за этого он мог ей глупым показаться. Женщины глупых или тех, кто под дурачка катит, больше любят или легче терпят! Хрен его знает, что в семейной жизни главное: любовь или терпение?

Да если б после роддома не «взорвался» Сергеич, жили бы они, наверное, и сейчас вместе. Втроем. Только где бы они жили? В Виннице у родителей Виталины? Нет, туда бы он не поехал. А здесь бы она не осталась, даже если б и дожили до войны сообща и в согласии. Нет, что сталось, то сталось, и иначе быть не могло.

До взорванной церкви оставалось пройти всего ничего – по четыре двора с каждой стороны улицы: слева тут Крупины, Далидзе, Петренки и Маципуры, а справа – Сергеевы, старик Лефтий, Корзоны и Урцыновы.

Остановился внезапно Сергеич так, словно сама дорога его остановила. Что-то озадачило, отбросило его внимание в едва удаленное его же шагами прошлое. Обернулся. Вернулся метров на десять назад. И все понял. Перешел он, думая о своем, следы ботинок, которые поперек дороги пунктирную линию провели. Осмотрел их – видно было, что следы эти неоднократно обновлялись в обе стороны. А на дорогу со двора Сергеевых и дальше во двор Крупиных уходили. Отправился Сергеич по следам к Крупиным. Увидел, что дверь с закрывавшими ее двумя досками от рамы оторвана и только прикрыта. Потянул за ручку. Нижняя упавшая доска неприятно для слуха по ледяному бетонному порогу скрипанула. Зашел внутрь – холод покинутого дома дыхнул ему в лицо.

В комнате на столе три литровых банки открытых с замерзшими соленьями, и из одной – с баклажанами в томатах – вилка торчит. Под столом две пустых бутылки из-под водки. Водка не привычная «Немиров» или «Московская», а какая-то «Крутая»! Такую он в жизни не видел. Взял в руки, уставился в этикетку: «Сделано в Ростовской области».

Обе створки шкафа открыты, в серванте ящики выдвинуты.

«Чужой ходил», – понял Сергеич.

Вышел во двор, осмотрелся. Увидел, что следы за дом ведут. Привели они его на самый край огорода. Остановился перед толстым настилом из соломы. Справа по снежной корке гильзы разбросаны. Десятка два.

Вспомнил Сергеич слова солдата о снайпере, который со стороны церкви стреляет.

Постоял над лежбищем снайпера, вздохнул. Плечами пожал из-за того, что никакая понятная мысль из-за увиденного в голову не пришла. Зато пришло ощущение холода.

«Если эти отсюда по «украм» стреляют, то «укры» рано или поздно пушкой ответят!» – подумал Сергеич.