Илья Крупник - Осторожно — люди. Из произведений 1957–2017 годов [сборник]

Что когда-то говорил он о жизни? Жизнь она и есть любовь, а любовь это действие. Вот, он говорил, цель…

Потом я увидел, как оттуда, по тропке в соседние деревни идут вдоль реки женщины. Они проходили, здоровались со мной, и я встал, тоже поклонился им. Лица у женщин были хорошие. На их белых платках и нарядных кофточках видны мне были брызги воды.

— Что ж ты раньше не приходил, милый? Мужиков-то у нас мало. Попел бы с нами, — заулыбались мне оставшиеся у ключа, когда я вышел наконец на поляну.

Мне дали литровую стеклянную банку, и я тоже выпил чистейшей, но вовсе почему-то не ледяной воды. Ее и правда хотелось пить все время. Умываться ею с удовольствием под летним солнцем на зеленой поляне. А одна, смешливая, даже обрызгала меня всего, окуная в воду пучок веток с намокшими листьями.

— Не-ет, ты не вытирайся, ты не вытирайся! Семена вода и мужчине очень полезная.

Потом я долго сидел и слушал, когда и кого и чем вылечивал он. Что было тут истиной, а во что хотелось верить — разве это можно отличить?.. Двадцать лет исполнилось сегодня, как он умер. И протяжный, приглушенный голос смешливой женщины с пучком веток, что «вся когда-то одеревянела», у меня до сих пор в ушах:

— А он лицо мне шабрит, лицо мне шабрит тихонько, и рот у меня открылся и — поела!

Я вышел опять по тропке вверх, к деревне. Бревенчатые избы стояли тут редко, и почему-то никого и нигде не было видно. Как писал в молодости С. X.?.. — «необходимо прямое, коренное воздействие на жизнь»…

Два белых платочка, две красные одинаковые кофточки показались, когда я обернулся, из-за бугра на тропе, по которой я шел. Две старушки, я обогнал их недавно, возвращались с ключа в деревню. Потом с одной из них, Марьей Алексеевной, я медленно пошел дальше. Было тихо и по-прежнему кругом никого. Только паслась поодаль лошадь у единственного стога на зеленом пригорке и с нею тоненький, прямо песочного цвета жеребенок.

— Это раньше у нас деревня была большой, — рассказывала мне Марья Алексеевна и показала рядом со своим домом пустое место, где стоял когда-то «шалаш» — его башня.

— А когда мать у него умерла, — рассказывала мне Марья Алексеевна, — умерла она в девяносто четыре года, он в ее дом перешел. Сам уж был старик, а все равно дом матери перестроил с Кузьминым нашим, плотником, чтоб окошки стали не в ряд, а как у него в картинах были. От этого, Семен говорил, туда свет по-другому проходит. Сказка. Вот он себе сказку и построил. Чтоб рисовать.

— Да он не рисовал, говорят, последние годы.

— Как не рисовал? Это они не знают. А я спрятала.

— Что?.. У вас картины?!

— Картины. И бумажка его тоже есть, красным чернилом она написана.

Здравствуй, дорогой ты мой!

Я бы хотел показать тебе письмо от Ильи Репина. Кому я благодарен всегда буду, — ему, Илье Ефимовичу. И еще письмо от сына его, Юрия, с ним мы дружили. Хороший был человек, бессребреник. Видишь, как жизнь-то по-разному пошла. Да, может, и к лучшему? Город-то скольких погубил. Помнишь, как у Гоголя об этом сказано, у Достоевского? Да и Пушкин тоже писал. И еще хотел бы показать тебе картину «Непризнанное призвание», так собирался ее назвать. Тут все веселятся, танцуют. А этот тоже молодой человек еще, в лапоточках, в кругу таких же, как он, только от двери он смотрит.

Вот как идет вся моя жизнь. Вся моя жизнь усердных занятий культурного пионера края, насколько можно в моем положении, и не женат потому. Занимался день и ночь до изнеможения! Считаю важным для страны и вообще пробудить в человеке человека. Но дилемма: от искусства в деревне жить нельзя, ежели разве через подачки, а буде прямо натурой от народу. И искусство оставить не могу — в вопросе совести и чувств.

Нечего и говорить о пустяшных выходах из положения, вода речей не может поднять лодку. Но чем бы стала жить душа без искусства? Оно жизнь души и строит обители как для этой, так и для будущей жизни. Изображение страждущих, угнетенных действует неотразимей и действительней, благотворительней всяких мстительных возбуждений! А грубая сила освобождает лишь временно, относительно.