Михаил Шахназаров - «Контрабас» и виски с трюфелями [сборник]

— О чем вы будете писать? — повторила на латышском вопрос экзаменующая. — Или вы меня не слышите?

— Простите. Конечно же слышу. О бабушке. Я буду писать о бабушке, — ответил я.

— Но здесь нет темы про бабушку. Есть про хутор, баскетбол и танцевальные праздники.

— Тогда я напишу про хутор. Про хутор, на котором жила моя бабушка.

Мне показалось, что женщина улыбнулась. В этот момент хористы, оттолкнули шахтеров и затянули песню, способную усыпить всех заклинателей змей и их питомиц. Этот жуткий мотив подстегнул меня и я начал выводить латиницу:

«Раньше я любил ездить на хутор. Хутор находится в Добельском крае. Там очень красивая природа и много лесов. Я очень любил ходить в лес по грибы. Обычно мы ходили с моей бабушкой Мудите. Она была очень старая, но резвая, несмотря на то, что долгое время прожила в Сибири. Иногда она даже бежала в хлев и курятник, но порой падала. Потом вставала и бежала вновь. Бабушка любила скотину, собаку, кошку, пчел и людей. По вечерам она пела латышские народные песни и щедро угощала меня брагой. Я ложился на каменный пол кухни и слушал. Иногда так и засыпал. Но больше всего мы любили собирать яблоки. У бабушки Мудите был яблоневый сад. Собирать яблоки с ней было счастье. До сих пор перед глазами ее горб и добрая улыбка. Но потом бабушки Мудите не стало, и я перестал ездить на хутор».

«Молодец! — плашмя хлопнул меня по спине мечом ливонский рыцарь. — Написал от души. Так написал, что пробрало».

В этот миг я услышал голос женщины-экзаменатора. Она говорила, что сочинение написано хорошо, что в этих строках есть душа, что они удивлены, как разветвлены корни нашей семьи. Но все портят ошибки с «г^румзиме» или с макронами, знаками, обозначающими долготу звука.

«Они специально валят тебя, старина, — заорал сквозь начавшийся в голове шторм капитан рыболовецкой шхуны. — Даже мы, латыши, не всегда ставим правильно гарумзиме. Но не отчаивайся, придет время…»

В это время шхуна наскочила на рогатую немецкую мину, и в мой голове сильно рвануло. И я вновь услышал голос женщины экзаменатора.

— …повторю, хорошо написано, но увы, принять экзамен мы не можем. Извините, а можно вопрос?

— Конечно. Задавайте.

— Почему такой грустный финал? И от чего умерла ваша бабушка?

Я понял, что мне абсолютно нечего терять. Понял, что больше никогда не пойду сдавать этот экзамен. Оторвав взгляд от пола, посмотрел в глаза этой дамы и, выдержав паузу, ответил на русском:

— Бабушка?.. Инсульт. Она взобралась на яблоню и скидывала вниз красные, налитые плоды. А потом резко пи@данулась на землю. Е@нулась вниз, как подстреленный дрозд. И воткнулась в небольшую ямку у ствола дерева. До сих пор перед глазами картина: бабушка, ее высоко поднятая рука, а вокруг кровавые яблоки.

— Какой кошмар, — раздался из-за спины голос тетушки в беретке.

Попрощавшись, я быстро выбежал на улицу. В небольшом баре напротив играло пошловатое радио и пахло чесночными сухарями. За столами сидели реконструкторы, махая мне мечами, щитами и копьями. Юные латышские хористки заключили меня в объятия, обнажая свои упругие тела. Стучали касками о столы шахтеры, а капитан шхуны предложил мне выпить. Немного отвлек вопрос бармена. Но виски с колой сделал встречу с неведомыми героями еще теплее. Я выпил за упокой неведомой Мудите и мысленно поднял тост за этот нелепый экзамен.

Соседнюю палату занимала парочка, несколько украшавшая больничный быт. Когда меня привезли из реанимации, я слышал только их диалоги. Говорили они громко, а хохот казался пьяным. Судя по голосам, один был уже лет достаточно преклонных, второй — намного моложе. Так и оказалось. На следующий день мне разрешили ходить, и первыми, кого я встретил в коридоре, были мои чрезмерно активные для больничных покоев соседи. Чем-то они напоминали булгаковских героев. Старцу было лет семьдесят пять, не меньше. Лицо, изрезанное каньонами морщин, нос, похожий на безжизненный пенис, остренький подбородок с проплешинами растительности. Голова напоминала осеннюю клумбу после урагана. Сухие волосы были как-то неестественно взлохмачены. Ноги старика походили на стебли гвоздики — тоненькие, обтянутые зелеными спортивными штанами, напоминающими кальсоны. Вместо привычных для больницы тапочек — полуботинки, которые любят туристы-экстремалы. Из спортивных кальсон была выпростана клетчатая фланелевая рубаха.