Марта Кетро - Все девочки снежинки, а мальчики клоуны

Другая причина, по которой женщины вцепляются в неудачную любовь, – это отличная отмазка. Любые отношения можно обесценить, если вовремя сообщать, что это всё пустяки, а сердце ваше завёрнуто в чужой свитер и похоронено вместе со старыми фото. Это обеспечивает безопасную дистанцию, новый мужчина будет знать своё место, а вы сможете не вовлекаться. И когда он вас всё-таки бросит, останется только пожать плечами – да какая разница. Никакого привкуса поражения, это не вы высокопарная дура, не умеющая увидеть живого человека за собственными фантазиями, это просто такая сильная любовь. Тяжело привыкать, притираться, узнавать и принимать друг друга, проще сразу списать все на «ненастоящесть».

«Живя» с отсутствующим мужчиной, можно не только ловко гнобить претендентов, но и грамотно отравлять жизнь ему самому. В эпоху социальных сетей легко донести до объекта, что он разрушил вашу судьбу навсегда. Поначалу ему польстит такая преданность, через год-другой-пятый ваш ноющий голосок надоест насмерть, но в душе поселится вина и сомнение. Как же я так членом жизнь человеку поломал? А может, надо было стиснуть зубы и потерпеть? А может, она одна меня по-настоящему любила… На этой волне он даже способен случайно нырнуть в вашу постель. Убедится, конечно, что всё это «не его», но актуальные отношения будут испорчены, а вы получите подкрепление для нового витка страданий.

И есть, конечно, настоящая любовь, которая не умирает, не перестаёт, не ищет своего, а просто забирает жизнь и не возвращает. Но стоит понимать, что это всё-таки ваш личный выбор. Это вы решили остановиться и никого не искать, застыть в сияющем кристалле, сквозь который бьёт свет великой любви, – и больше не жить. Ведь это, и правда, очень красиво. Но жестокие боги здесь ни при чём. Здоровая психика не желает страдать, но если эта рана вам важней счастья – так и будет.

Я только и делаю, что пишу о проблемах несчастных людей, изыскивая способы изменить ситуацию или хотя бы утешить. О счастливых что говорить – их припечатал Толстой, поэтому кажется, будто внутри хорошей семьи работает бесперебойная машинка, шестерёнки цепляются, колёса движутся сами собой, а управляет всем этим парочка бодрячков с вечными улыбками. Ни тревог, ни метаний, ни страхов, кроме бытовых.

Но счастье – не машина и даже не шар со снегом, это хрупкое равновесие души, которое то и дело пытаются нарушить внешние и внутренние причины. Счастливый человек боится двух вещей – что это однажды кончится и что это навсегда. Первое объяснять не нужно, но второе – оно с жиру, от недомыслия, от несовершенства человеческой природы?

Не знаю, но иногда кажется, что если ничего не меняется, то вроде как и не живёшь, и как бы ни была хороша эта твоя «не жизнь», начинаешь бояться, что ты мёртв. Страх этот приходит и к мужчинам, и к женщинам, и тогда они мечутся и совершают ошибки, иногда непоправимые.

Мне однажды пришло письмо, мне часто пишут, и я никогда не отвечаю, потому что не могу брать ответственность за чужие судьбы. Но тут я вдруг увидела равновесие, которое готово нарушиться:

«Не знаю, проблема это или нет, но у меня все хорошо. Было или есть? Мы вместе двадцать лет, и, когда смотрю на него, понимаю, что лучше нет. Я с ним. И это мой выбор. Я выбрала его, когда сказала «да», и почти ни разу не пожалела.

Мы почти идеальная пара с точки зрения остальных. Мы почти идеальная пара и с точки зрения нас. Наши ссоры можно пересчитать по пальцам. Наши дурацкие периоды длились не дольше пары недель. Он молча переносил мои истерики и закидоны, окружал заботой до такой степени, что я много лет не знала об элементарных вещах – они просто делались сами собой. Чуть позже мы пережили его кризис среднего возраста, его депрессии с самоопределением, его смену деятельности, уход в себя и кратковременную, но почти уничтожившую его дружбу с веществами. Я простила ему физические измены. (Сколько? Предпочитаю не думать.) Я была с ним, когда он был в отчаянии, а мы после роскоши, пятизвездочных Мальдив и выходных в Париже, буквально выжимали из себя последние деньги. И понимала – это мы. И он это знает. Мы до сих пор смотрим друг на друга и с радостью запираем двери совместной спальни от детей. Мы давали друг другу жить. Он не ходил со мной на новомодные группы в клубы, я понимала, что если приехал друг его детства, на пару дней его можно вычеркивать.

Мы доверяли друг другу. Я приезжала домой среди ночи, а он беспокоился только о моей безопасности. Он уезжал в командировки, а я понимала – он действительно едет в командировку. И до сих понимаю, что это человек, с которым я хочу состариться и, держась за ручки, брести по набережной, или сидеть на террасе нашего домика во Флориде (я верю, что он сможет его добиться). Человек, чьи 150 номеров телефона со всех работ и проектов забиты у меня в записную книжку под одним ласковым прозвищем. Но что-то случилось. Я хочу с ним состариться, но я начала ощущать себя запертой в золотой клетке. Несмотря на свободу, понимаю, что она ограничена. Я больше не смогу ни с кем действительно забыться до потери памяти. Нет шансов. Я больше не узнаю, что это – обниматься с другим человеком. Я, что называется, не девочкой досталась, но, по существу, у меня был только он. И меня клинит, я впадаю в депрессию, начинаю вести себя как бунтующий подросток. Испытываю его терпение, а он, к моей досаде, ведется. Он начинает злиться. А раз он злится, то так ему и надо! Дело же не в тех дурацких мальчиках, с которыми я пытаюсь что-то устроить – ненадолго, и почти не переходя грань. Когда я в здравом уме начинаю сравнивать, то готова рассмеяться – к кому он меня ревнует и как он смеет? Он в сто раз лучше. Но это когда я в здравом уме. А мне хочется иногда ум потерять.