— Весной поставили диагноз — симптомы душевной болезни, в зачатке.
— Что? — переспрашивает Джон.
Стемнело так, что не видно ни Сильвии, ни Джона, ни очертаний холмов. Хочется услышать хоть что-нибудь вдали, но ничего не слышу. Не знаю, что им ответить, поэтому не говорю ничего.
Если вглядеться, различишь звезды над головой, но из-за костра их разглядеть трудно. Ночь вокруг непроницаемая и густая. Сигарета дотлела до пальцев, и я ее гашу.
— А я и не знала, — произносит голос Сильвии. Все следы злости растаяли. — Мы все думали, почему ты взял с собой его, а не жену. Хорошо, что сказал.
Джон подталкивает головешки в костер. Сильвия спрашивает:
— Как ты думаешь, из-за чего это?
Джон резко выдыхает, словно бы одергивая ее, но я отвечаю:
— Не знаю. Причины и следствия тут, похоже, не применимы. Причины и следствия — результат мысли. А мне кажется, душевная болезнь наступает еще до мысли.
Для них в этом нет смысла, я уверен. И для меня-то смысла не очень много, а я слишком устал, не могу рассудить и потому бросаю, не договорив.
— А что думают психиатры? — спрашивает Джон.
— Ничего. Я все прекратил.
— Прекратил?
— Да.
— Так лучше?
— Не знаю. Рационально я не могу объяснить, почему так не лучше. Мой собственный рассудок не дает. Я об этом думаю — обо всех «за», планирую визиты к врачам и даже ищу номер телефона. А потом разум запирает — будто захлопнулась дверь.
— Здесь что-то не так.
— Вот-вот, все так считают. Меня, наверное, хватит ненадолго.
— Но почему? — спрашивает Сильвия.
— Не знаю я, почему… просто… Не знаю… Они ведь не сокровенные …
Удивительное слово, думаю я, никогда его раньше не употреблял. Не сокровенные … Звучит как-то по-крестьянски… не одной крови , не под одним кровом… корни похожи… здесь и сокровище, и родство, и откровенность… они не могут ему быть внутренне близки — они не сокровники ему… Вот как, точно, да.
Старое слово — такое древнее, что почти ушло на дно. Как же все переменилось в веках-то. Теперь любой может «писать кровью сердца». И предполагается, что каждый так умеет. Но тогда, давно, с этим потаенным сродством рождался — и без откровенности уже было никак. А теперь она обычно всего лишь панцирь — как у педагогов в первый день учебного года, они просто покровители. Но что о задушевной откровенности знают те, кто не единокровники?
В мыслях кружит и кружит… mein Kind — родное дитя, кровиночка, сокровище мое. Вот оно — на другом языке. Mein Kinder … Wer reitet so spät durch Nacht und Wind? Es ist der Vater mit seinem Kind [5] Строки из баллады И. В. Гете «Лесной царь» (1782): «Кто скачет, кто мчится под хладною мглой? // Ездок запоздалый, с ним сын молодой». — Пер. В. А. Жуковского.
.
От этого странность.
— О чем ты думаешь? — спрашивает Сильвия.
— Об одном старом стихотворении. Гете. Ему уже лет двести, наверное. Мне его как-то пришлось выучить. Не знаю, чего вдруг я его сейчас вспомнил, вот только… — Странность возвращается.
— О чем оно? — спрашивает Сильвия.
Пытаюсь припомнить:
— Человек едет в бурю по берегу. Это отец, с ним — его сын, которого он крепко прижимает к себе. Он спрашивает сына, почему тот так побледнел, а сын отвечает: «Папа, разве ты не видишь призрака?» Отец пытается успокоить мальчика: мол, это всего лишь туман над водой да шелест листьев на ветру, но сын твердит, что это призрак, и отец скачет в ночи все быстрее.
— А чем заканчивается?
— Плохо… ребенок умирает. Призрак победил.
Ветер раздувает угли в костре, и я вижу, что Сильвия потрясенно смотрит на меня.
— Но то — другая страна и другое время, — говорю я. — Здесь же в конце — только жизнь, и призраки не имеют значения. Я в это верю. В это все я тоже верю, — продолжаю я, глядя в темную прерию, — хотя пока не уверен, что все это значит… Я в последнее время почти ни в чем не уверен. Может, поэтому так много болтаю.
Угли все тусклее. Курим по последней. Крис — где-то в темноте, но я не собираюсь бегать за ним по кустам. Джон старательно молчит, Сильвия тоже молчит, и вдруг все мы — порознь, одиноки в личных вселенных и никакой связи между нами нет. Мы заливаем огонь и возвращаемся в сосенки к спальным мешкам.
Обнаруживаю, что единственное наше убежище среди крохотных виргинских сосен, куда я положил спальники, — еще и приют от ветра для миллионов комаров с пруда. Репеллент не останавливает их вообще. Забираюсь поглубже в мешок, оставляю только дырочку для воздуха. Уже почти сплю, когда наконец появляется Крис.
Читать дальше