Извас Фрай - Книга Извращений

Никто не спросит другого, на чьей стороне он воевал вчера и какие взгляды тот разделяет; разве что, они могли украдкой узнавать лица тех, кого видели по другую сторону баррикад – и тогда обходить их десятой дорогой, делая вид, что попросту не заметили их, не желая портить праздник.

Все эти люди, что сидят на ступеньках с вином и смеются непонятно с чего под тусклым светом фонарей в этот праздник мира – все они будут хотеть одного – что бы всё это, как можно скорее, кончилось; и что бы всё стало, как прежде. Но уже ничего не будет так, как было раньше; к несчастью, это уже стало ясно всем. Кто бы ни победил в этой войне – страна и её народ перейдут на новый этап своей истории, повернуть вспять которую не удастся никогда никому. Революция – всегда толчок к развитию; вперёд или назад – неважно. Это – знак победы извращений, каковым бы исход конфликта ни был. История – ненавидит сторонников старины; она всегда идёт за теми, кто ведёт её к тому, что будет.

Но тот миг – совсем не тот, чтобы думать обо всей этой бесконечной игре частиц. Этой ночью – можно отдохнуть от своих масок, став кем-то другим; для этого и нужен карнавал – чтобы стать собой, забыв о том, кем ты был. Можно размять мускулы лица и вдохнуть, наконец, свежего воздуха свободы. И в тот момент – ты почувствуешь это всем своим телом. Ты будешь пить кофе вместе с Писателем и Философом, пока Антуан будет где-то пропадать, а Музыкант – играть на публику. Вы будете идти втроём по улице, полной весёлого и шумного народа, которые ещё вчера был готов голыми зубами впиться друг другу в глотки. Философ, сопя от смеха и раздражения, укажет на висящие над улицей, через каждые несколько метров, государственные флаги.

– Вот, мне нравится это: вдоль дороги, через каждые несколько метров, висят флаги. Это не даёт мне забыть, в какой стране я живу. Дескать, иду я по улице и думаю: «Стоп, где я?», а потом, подымаю голову вверх, вижу флаг и вспоминаю: «А-а-а!». А потом, снова: «Где это я?», а потом снова голову вверх и: «Ах, да, точно: вот же флаг – значит я в этой стране». Только для таких целей эти флаги, через каждые несколько метров и нужны. Забавное у нас государство; оно говорит нам: «Смотрите в небо, а не по сторонам». Наверное, этим мы и отличаемся от наших соседей; потому что их правительство – говорит своим гражданам наоборот.

Писатель засмеётся и скажет:

– Один мой старый-добрый друг, прочитав однажды мои тексты и услышав мою речь, сказал мне: «Писать – ты можешь, как хочешь; но свою речь, будь добр – сокращай до голого смысла». То же самое – я порекомендую и тебе, Философ.

Твои друзья ещё долго будут о чём-то говорить; только иногда ты будешь вставлять в их разговор свои пару слов. Тебе всегда больше нравилось слушать; особенно, когда половину из пьяного лексикона Вооружённого Философа ты не поймёшь. До тебя доходит смысл только последней части его длинного монолога:

–…И тут я вижу Господа, который говорит мне: «Убей вон ту тёлку; иначе: всё исчезнет!». Ну, я сделал это. А потом, оказывается, что бог-то – был голограммой!

– У тебя в мозгу.

– Точно.

Ты засмеёшься и удивишься тому, что больше не удивляешься ничему.

Вы сможете идти и говорить так в течение множества часов. Время, проведённое в мыслях и разговорах с друзьями – всегда проходит во много раз быстрее пустого, рутинного прозебательства. Ты подумаешь: «Почему люди не могут быть всегда такими же, как сейчас – весёлыми и непринуждёнными? Почему для того, чтобы получить всё самое лучшее в жизни нужно столько страдать?». Наивный вопрос. Но очень важный. Ответ на него ты найдёшь, когда сформулируешь четыре основных закона вечности. Но в тот момент, когда рядом с тобой твои друзья, а вокруг волшебная ночь – ты ещё многого не будешь понимать.

Все собравшиеся здесь – будут извращенцами: до мозга и костей. Им хватило ненормальности, чтобы нарушить ход вещей, науку которых люди ведут с самого начала их истории, и поступить разумно. В извращениях – можно найти для себя спасение и покое; но в то же время – это и омут, в котором умирает последняя надежда.

И беда – не заставит себя долго ждать.

Шум и негодующие крики донесутся эхом издалека, как стук рока в дверь; и с каждой секундой: он будет становиться всё сильнее и сильней, как пламя, которое ветер разгоняет по сухим листьям деревьев в лесу. Танцы сменят драки. Никто не заметит, как это произошло; никто не вспомнит причину, хоть смысл произошедшего – всем будет ясен. В центре карнавала, в нескольких зданиях, начнётся пожар. Люди захлебнуться в безумном насилии и брызгах крови. От триумфа праздной безмятежности – не останется ничего, кроме блеклого пятна в памяти. Люди тогда – снова будут ненавидеть друг друга. И историки ещё долго будут спорить: сколько же в ту ночь на самом деле погибло людей? Десять? Или десять тысяч? Есть ли в этом мире то, чего люди не смогли бы извратить; не смогли бы испортить?