Вадим Панов: Первая глава (МАКАМ II. Лети, моя душа)

– Что дальше? – пролепетала она, с трудом ворочая языком.

– Дальше золото с раскалённой бронзой.

– Я должна его съесть?

– Ты должна его стерпеть.

Из маленькой дверцы вышли и приблизились женщины в чёрных одеяниях, оставляющих открытыми лишь руки и глаза. Первая несла тигель, в котором пузырилась золотая масса, в руке второй Ксана увидела стилус, больше похожий на стилет.

– Ты готова?

– Да.

Стилус погрузился в тигель, женщина чуть помедлила, позволяя Ксане «насладиться» видом расплавленного металла, а затем прочертила на её плече первую линию.

Если бы не лава, которая жгла Ксану изнутри, она ни за что не вынесла бы пытки. Раскалённое золото резануло по коже. Потом ещё! И ещё! Невыносимая боль требовала выхода, хотелось кричать, но Ксана удержалась. Сжала пальцы в кулаки, заскрипела зубами, прокусила губу, но удержалась и дождалась окончания церемонии, больше похожей на экзекуцию. Получила печать на левое плечо.

А дальше…

– Выпей вина. – Гаап вновь поднёс к губам Ксаны чашу, но на сей раз в ней оказалось плотное, терпкое и очень вкусное красное. – Тебе нужны силы.

– Для чего? – едва слышно спросила женщина.

Она едва стояла на ногах.

– Остался заключительный этап церемонии.

– Какой?

– Кровь.

– Я должна скрепить наш договор кровью?

– Да.

– Хорошо.

– Но не своей.

«Сотрудники» ввели в зал обнажённого Германа.

А Ксана даже не вскрикнула. Не смогла. Окаменела, увидев мужчину, и лишь через минуту, не меньше, сумела прошептать:

– Это жестоко.

– А я тебя не в детский театр нанимаю, – спокойно ответил Гаап.

Герман изумлённо смотрел на женщину, но молчал. Хотел что-то сказать, Ксана видела артикуляцию, но молчал – баал отнял у него голос.

Оставил только взгляд…

– Я могу отказаться? – прошептала Ксана. Та, которую ещё не сожгла раскалённая лава.

– Можешь.

– И что будет?

– Ты уйдёшь, – неожиданно для женщины ответил Гаап.

– Просто уйду?

– И будешь до конца жизни носить мою Печать, – усмехнулся баал. – И будешь плакать по ночам, вспоминая прикосновение к силе. И перережешь себе вены, меньше чем через неделю.

– Ты не можешь так поступить со мной. – Ксана смотрела на Германа, и из её прекрасных глаз текли крупные слёзы. В которых отражалась её любовь.

– Я уже так поступил с тобой.

– Пожалуйста…

– Я сделал всё, что мог – он молчит, – Гаап кивнул на мужчину. – Но можно вернуть ему голос…

– Нет! Не надо, пожалуйста, только не это!

– Согласен… – Баал нежно провёл рукой по полной груди Ксаны, задержался, чуть сдавил сосок, а потом потянул его на себя. Герман смотрел на парочку с яростью. – Ты можешь уйти, Ксана, но он останется в любом случае. Он – твоя плата за возможность обрести силу или за возможность уйти. Ты сделаешь выбор, плата будет взята. – Гаап поцеловал женщину в плечо. И вложил ей в руку кинжал. – Не ошибись.

– Гаап…

– Баал Гаап, – поправил он Ксану. – И ты должна встать передо мной на колени, ведьма.

– Я…

– Или уйти.

– Ты…

– Баал Гаап! – рявкнул Первородный.

И Ксана, трясясь от сдерживаемых рыданий, опустилась на колени.

– Баал Гаап…

– Я приношу тебе клятву… – громко произнёс Первородный.

Она должна была повторять. Или уйти.

– Я приношу тебе клятву…

– …верности…

– …верности…

– …почитания…

– …почитания…

Тем временем «сотрудники» уложили Германа на алтарь и плотно затянули ремни на руках и ногах.

– Я мечтаю лишь о том, чтобы служить тебе…

– …тебе…

– И клянусь на крови!

Она знала, что делать.

Ксана резко поднялась, в три шага приблизилась к алтарному камню, двумя руками вскинула кинжал и резко, на выдохе, вонзила его в грудь Германа.

Кровь брызнула на её прекрасные, чётко очерченные губы и мёртвые, совершенно пустые глаза.

Глаза человека, лишённого души…

Борис открыл глаза и сразу понял, что не дома: в их с Ксаной спальне окно располагалось справа, было намного больше и закрывалось бордовыми, а не жёлтыми шторами. Борис понял, что не дома, и потому испытал короткий, но очень резкий панический приступ: «Как же так?! Как получилось, что я уснул здесь?» Но через несколько секунд успокоился и принял происходящее.

Он остался у Виталины, потому что ему было хорошо.

Просто – хорошо.

В её объятиях, в её постели, в её доме. Остался, потому что не мог уйти, потому что сделал выбор.

Приступ паники прошёл, и настроение молниеносно улучшилось. Даже не улучшилось – стало прекрасным. Борис припомнил совершенно восхитительный вечер, плавно перешедший в невообразимо восхитительную ночь, страстные чувства, испытанные едва ли не впервые в жизни, и понял, что решение остаться оказалось самым правильным за много последних лет.