Александра Маринина - Горький квест. Том 2 [litres с оптимизированной обложкой]

— И как же?

— Богадельней.

— И кто ж это у нас такой остроумный? — спросил я.

— Тимур.

— Ожидаемо, — вздохнул я.

Ну а как еще назвать место, где живут два старика глубоко за семьдесят?

Наташе повезло дважды: вчера вечером Надежда Павловна вытащила при жеребьевке бумажку, на которой была обозначена двухкомнатная квартира, а сегодня днем выяснилось, что окна всех двухкомнатных квартир выходят на восток, то есть солнце в них заглядывает лишь утреннее, ласковое, и в комнатах не так жарко, как в тех, окна которых смотрят на юг. А на юг выходили окна как раз однокомнатных квартир, в одной из которых теперь приходилось жить Маринке.

— Это невозможно вытерпеть! — гневно возмущалась Маринка. — Почему кондиционеров нет?

Она уже успела сбегать на пятый этаж, чтобы задать этот вопрос лично господину Уайли. Господин Уайли сообщил ей, что в Советском Союзе в семидесятые годы в жилых помещениях никаких кондиционеров не было и все советские люди терпели жару в натуральном, так сказать, виде. С холодом было проще, существовали электрические обогреватели, а помогать людям переносить жару никто не собирался.

— Это же ваша русская поговорка: пар костей не ломит, — сказал ей Уайли. — Терпите.

И довольно невежливо закрыл дверь прямо перед ее носом.

Маринку это не обескуражило, она тут же начала придумывать новый предлог для обращения к Ричарду. И конечно же, придумала. Причем придумывала она вслух, мешая Наташе читать пьесу и не давая сосредоточиться.

— Марин, помолчи, а? — жалобно попросила Наташа. — Ну что ты как электровеник с магнитофоном?

— Подруга называется! — рассердилась Маринка. — А что прикажешь, к себе идти? Там вообще дышать нечем, жарища неимоверная. У вас тут хоть жить можно.

— Ну и живи, только молча.

— Я не могу молча! Мне нужно обсуждать!

— Пьесу читай.

— Да успею я! Еще весь вечер впереди. О! — Она радостно подпрыгнула. — Придумала! Ну, всё, Натаха, в этот раз точно получится.

Она оглядела себя в зеркале, довольно улыбнулась и выпорхнула из квартиры. Наташа с облегчением перевела дух и перелистнула назад несколько страниц. Ей хотелось еще раз прочитать слова, насладиться которыми ей помешала активная и говорливая Маринка: «И я не знаю, не представляю — что значить жить? Как я могла бы жить?» Это местоимение «я» выделено в тексте курсивом — значит, именно на нем Горький поставил смысловой акцент. «А я? — думала Наташа, снова и снова перечитывая реплику Татьяны. — Я, наверное, тоже не представляю, как я могла бы жить… Нет, почему же, я отлично представляю свою жизнь где-нибудь в тайге, в экспедиции, где все добрые и умные, все увлеченно работают и помогают друг другу, а по вечерам собираются вокруг костра и поют. Как там в песне?

Вот так я бы сидела часами, а рядом сидел бы тот, единственный, мужественный, геолог, бородатый, сильный. Он играл бы на гитаре и пел, а я подпевала тихонько. Такую жизнь я хочу, но ее нигде нет…»

И еще одно место ее больно царапнуло, так больно, что даже слезы выступили: Цветаева рассказывает о репетициях самодеятельного театра и описывает солдатика, принимающего участие в постановке, называет его «таким славным, конфузливым, наивным, уморительным». «Солдатики ужасно интересные!» — говорит она, а Петр отвечает: «Ну, знаете, я плохо понимаю, как могут быть интересны люди, которые ничего не понимают?» От этих слов на Наташу повеяло таким холодным, циничным снобизмом, таким презрением к тем, кому не удалось получить образование, что ей захотелось расплакаться и немедленно кинуться к тому солдатику, утешить его, попросить не обижаться на Петра… «Фу, глупость какая, — одернула она сама себя, вытирая слезы. — Это же не живой солдатик, а выдуманный персонаж».

А вот насчет того, что зло есть качество, прирожденное человеку и потому малоценное, Наташа готова была спорить. Не верилось ей, что человек от природы злой. Не может этого быть. И того, что добра на самом деле в природе не существует, его человек сам выдумал, тоже быть не может. Какая-то неправильная конструкция. Мысль душу не задела, никаких эмоций не вызвала. Появилось только какое-то чисто рациональное желание не согласиться.

Зато монолог Бессеменова в начале второго действия заставил Наташу разрыдаться. Хорошо, что Маринки нет рядом, на смех подняла бы. Наташе казалось, что она каждой клеточкой тела чувствует боль отца, переживающего отчуждение собственных детей, которые не просто не понимают его — даже и не хотят понять, не стремятся, потому что не признают в нем личность. И с этого момента зажиточный мещанин Василий Васильевич Бессеменов, глава семьи, занял в Наташиных глазах место главного героя пьесы. Она обращала внимание только на сцены с его участием, по нескольку раз перечитывая его реплики, и в душе ее росло и крепло горячее, даже обжигающее сочувствие к этому человеку. Как ему обидно, что воспитанник выбрал себе невесту, не посоветовавшись с ним, Бессеменовым! И как горько ему, что в конце все покидают его, все уходят, причем уходят некрасиво, скандально, выплевывая злые, оскорбительные слова…