Маша Трауб - Любовь со странностями и без

– Не в этом дело. Не в материальной поддержке.

– Оксан, я ничего не понимаю. Если вы с Герой уже не можете жить друг с другом, если он гуляет направо и налево, то зачем тогда сохранять брак?

Оксана показала на Владика, который сосредоточенно складывал детали подаренного Олей конструктора.

– Я живу ради Владика. И ради Владика мне нужен Гера. Врачи все в один голос твердят – нельзя менять обстановку, Владику нужен четкий график. Нам нельзя переезжать. Ничего нельзя. Понимаешь? – Оксана говорила, как автомат, равнодушно, спокойно и четко. – Я даже кровать в другое место не могу переставить. Ты знаешь, что я покупаю ему сандалии сразу три пары – на размер больше и еще на размер больше. Владик может ходить только в той обуви, к которой привык, – определенного цвета и с определенными застежками. Иначе он вообще не обуется. Я покупаю ему новую рубашку, и если через три месяца он согласится ее надеть – уже прогресс. Он пьет только из одной-единственной, «его» чашки, ест из определенной тарелки. Из другой есть не будет. Лучше от голода или от жажды умрет. Он завтракает в одно и то же время. Понимаешь? У нас жесткий режим. Я не могу даже на пять минут позже выйти на прогулку. Он начнет плакать и кричать. Будто у него внутри таймер, причем с долями секунд. Даже на минуту нельзя сдвинуть распорядок – у Владика начинается истерика. И Гера тоже намертво вписан в его распорядок, в его картину мира, как кровать, которая должна стоять именно у этой стены, а не у противоположной. Ты не замечала – игрушки всегда находятся на одном и том же месте. Слон справа, собачка слева, посередине грузовик. Если я убираю игрушки в коробку, Владик их достает и рассаживает по своим местам. Я для Владика тоже на определенном месте, как и Гера. Я не могу положить Геру в коробку и убрать подальше. И он это понимает. Утром он всегда дома. Потому что Владик сядет завтракать только с папой. Такой ритуал. За обедом и ужином папа не требуется. Но если Владик не увидит отца утром, то будет плакать и ждать его. Гера всегда приходит. Ради завтрака. Я ему за это благодарна. Сейчас Владик стал лучше. Намного лучше. Он смотрит на меня, улыбается. Он улыбается Гере. И играет с ним. Ты просто не представляешь, что это такое. Как жить по минутам, по долям секунд каждый день, несколько лет подряд. Нет, я не обижаюсь на Геру. Мало кто такое выдержит. Он не смог. Значит, должна я. За двоих. Гера понимает, что не может нас оставить. Это до него врачи смогли донести. Владик должен видеть папу. Он знает, что папа есть. И папа ест с ним кашу, а потом они играют или рисуют. Значит, мы не можем это изменить. Гера как-то заболел и перебрался спать в гостиную, чтобы меня не заразить. Утром у Владика случился приступ. Он увидел разобранный диван, который всегда стоял собранным. И папу, который спит и не идет с ним завтракать. Он кричал до истерики. Я объясняла, что папа заболел, что он не хочет нас заражать. Бесполезно. Владик успокоился только после того, как я убрала диван и комната приобрела прежний вид. Но врачи говорят, что прогресс колоссальный. Мы справляемся. И, возможно, Владик даже сможет пойти в обычную школу.

– Прости, я не знала. Не думала, что так все…

– Гера, он понимает, поэтому никогда не уйдет к той девушке. Ни к той, ни к другой. Он хочет вырваться, но не может. И я не могу. Может, потом, позже, когда Владик… когда не будет этой зависимости от ритуалов. Я хотела уехать. Куда-нибудь. Снять домик маленький на берегу моря и прожить все лето. Дать возможность Гере отдохнуть от нас. И мне – хоть цвет обоев перед глазами поменять. Это ведь невыносимо. Я даже шторы другие не могу повесить. Врачи запретили категорически. Для Владика даже положительные эмоции могут пойти во вред. Во всяком случае, на этом этапе.

Оля молчала. Оксана чистила огурец и нарезала его аккуратными кольцами, одного размера. Потом стала так же чистить яблоко, не оставляя даже миллиметра кожуры.

– Да, – улыбнулась она, – иначе Владик есть не будет. Он не ест с кожурой. И ему не нравится зеленый цвет. Все, что зеленое – продукты, одежда, – он отвергает. Зато стал есть борщ. Потому что он красный. А красный цвет ему нравится. Кашу вдруг перестал есть – потому что она белая. Он не понимает. Ему нужно полноценное питание. И я взяла и засунула в манку свеклу. Владик съел с удовольствием. Вот такие у меня личные достижения.

– Я даже не знаю, что сказать. Не знаю, как помочь…

– Знаешь, у меня был поклонник, – продолжала Оксана. – Живет тут по соседству. Мы с Владиком гуляли, а он с собакой. Разговорились. Очень приятный мужчина. Он не видел во Владике больного ребенка. Владик его узнавал. Точнее, не его, а собаку. Скотч-терьера. Я даже удивилась. Владик собак боится, а терьер ему понравился. Пончик. Владик так и говорил – пойдем гулять с Пончиком. Я радовалась и даже специально выходила на те дорожки в парке, где могла встретиться с этим мужчиной и Пончиком. Владик соглашался изменить маршрут прогулок. Мы же всегда ходили по одной дороге и играли на определенной площадке. Я его к реке однажды повела – уток показать. Так он закричал. А искать Пончика ему понравилось. Я была просто счастлива – водила его через яблоневый сад, через ручей.