Вероника Кунгурцева - Киномеханика

Марат ощутил укол грусти — не втрави его неотложное дело в этот пестрый поток людей и событий, удил бы теперь щурят в старицах на берегу Томи, наслаждаясь уединением, — но малодушно было поддаваться сантиментам и мимолетным фантазиям вместо того, чтобы пристально изучать приморский курорт, его порядки и неписаные законы. То, что Марат далеко еще не освоился здесь, становилось ясно из его практической беспомощности. Он ничего в городе-курорте не добился, хотя провел уже, судя по дамским часикам на запястье Лоры, битых четыре часа. Марат совершал действия, которые приносили результаты, обратные ожидаемым, и лишь запутывали его положение. Он устремился от вокзала к морю в надежде восстановить силы, но, когда достиг его, оказался прижат к берегу вдали от рынков и садов, которые, без сомнения, в городе имелись и откуда несли к морю снедь — конечно, не для того, чтобы среди камней делиться с незнакомцами. А потом, когда он приложил усилия, чтобы проникнуть на катер, его свобода передвижения сузилась до размеров палубы, выход с которой охранял, возможно, именно тот человек, по иску которого Марат отбывал срок в далеком сибирском Учреждении. Две приметы совпадали: профессия и страсть. Разумеется, в приморском городе хватало азартных мореманов, и казалось невероятным в первый же день в пляжной суете случайно выйти на человека, на которого охотишься. Его внешность не соответствовала, но и не противоречила словесному портрету четырнадцатилетней давности; более свежими данными Марат не располагал. За такой срок любое моложавое лицо могло быть до неузнаваемости обветрено штормами и исклевано азартом. Правда, моряк никак не прореагировал на фамилию Марата, столь безрассудно им выболтанную из нахлынувшего внезапно хулиганского желания во всеуслышание заявить о том, что он, преодолев все барьеры и обойдя все ловушки, достиг-таки кромки Черного моря. Но если Краб был матерый истец — мало ли Родиных и Неродиных по его инициативе отбывало сроки в разных Учреждениях страны, — естественно, он не мог всех упомнить. А если и вспомнил, мог притвориться, будто фамилия ему не знакома, что говорило о его отменной выдержке, с которой Марату непросто будет совладать.

Научившийся не доверять внутреннему голосу и воздерживаться от скоропалительных выводов, Марат отмахнулся бы от такого невероятного совпадения в любом другом месте, но не здесь. Слишком шикарно выглядел этот город и потому настораживал. Глянец скользок. Из-под карнавальных масок выглядывали не похожие на них лица, в каждом конкретном случае следовало разбираться отдельно. Адик, туго обтянутый плотной тканью фирменных джинсов цвета индиго, выглядел как иностранный турист или местный пижон из великовозрастных сынков обеспеченных родителей. А между тем по некоторым его ухваткам Марат догадался, что он недавно освободился из заключения (а значит, имел солидный жизненный опыт) и на уме у него было что-то плохое. Но это пока что было Марату на руку, поскольку Адик завладел вниманием моремана, не давая ему переключиться на другие предметы.

Марат ушел на нос катера к рыжеволосой девушке из этой же компании и, вкратце изложив ей легенду, по которой временно остался без денег, спросил, не знает ли она имени и фамилии моряка у трапа. «Я привык отдавать долги, — объяснил Марат, — и обязательно уплачу деньги за билет, но для этого, когда я вернусь на причал, мне надо знать, кого спрашивать, а когда найду, не кричать же мне ему с берега «э!»; проще было бы, конечно, спросить у него самого, но он полностью занят какой-то неотложной беседой; а когда катер отчалит, наверняка запрещено входить в рубку и отвлекать рулевого от штурвала». Девица сказала, что ей неизвестны ни имя, ни фамилия моряка, в сторону трапа она и бровью не повела.

— Это странно, — осторожно возразил Марат, — капитан пускает нас, как добрых знакомых, бесплатно на катер, причем пятеро безбилетников для такого утлого суденышка — это ощутимый балласт, а мы даже не знаем его имени.

— Ты из-за такой чепухи считаешь себя облагодетельствованным, поэтому обычный матрос может вырасти в твоих глазах не только до капитана, но и до адмирала флота. Что же касается меня, то не мне делают одолжение, а я его делаю, усаживаясь в эту, как ты метко заметил, жалкую посудину. Скоро мы поплывем? — С этими словами девушка закинула руки за голову, сильно потянулась всем телом и, давая понять, что разговор окончен, крикнула через голову Марата качавшемуся на трапе кавалеру: