Луис Ламур - Как был покорен Запад (сборник)

— Ну вот, Боб. Расскажи мне, как все было. Точно так, как ты видел.

Я начал рассказывать, а когда я договорил, она только тихо пробормотала:

— Спасибо тебе.

Она выглянула в окно и пробормотала эти слова снова, и они были обращены не ко мне, а она все стояла и смотрела, и взгляд ее скользил над землей и уходил к громадным серым горам вдали…

Она, должно быть, просидела здесь всю ночь, потому что когда я проснулся, чем-то внезапно испуганный, первые лучи рассвета уже пробивались в окно, а кровать была теплая там, где она сидела. Наверное, меня и разбудило ее движение, когда она уходила. Я выбрался из постели и сунулся на кухню. Она стояла в открытых наружных дверях.

Я натянул свои одежки и на цыпочках подкрался к ней через кухню. Она взяла меня за руку, я вцепился в нее, потому что мы обязательно должны были держаться вместе и вместе пойти и разыскать отца.

Мы нашли его у кораля, в дальнем конце, который Шейн пристроил. Солнце уже начало пробиваться через ущелье в горах за рекой, это было еще не ослепительное сияние полудня, а просто свежий обновленный красноватый свет раннего утра. Руки отца были сложены на верхней жерди ограды, голова опущена на руки. Повернувшись к нам, он откинулся назад и прислонился к жерди спиной, как будто ему была нужна поддержка. Глаза у него были обведены черными кругами и смотрели слегка диковато.

— Мэриан, мне тошно видеть эту долину и все, что в ней есть. Я могу попробовать остаться на этом месте, но сердца моего уже здесь не будет. Я знаю, это тяжело скажется на тебе и на мальчике, но нам придется вытащить из земли свои заявочные столбы и двинуться. дальше. Может, в Монтану. Я слышал, в той стороне есть хорошие земли для заселения.

Мать дослушала его. Она выпустила мою ладонь и выпрямилась, такая гневная, что у нее глаза сощурились и подбородок дрожал. Но она дослушала его до конца.

— Джо! Джо Старрет! — ее голос звенел, он был так натянут, что чуть не лопался, и полон чувств посильнее гнева. — Значит, ты бежишь, бросаешь Шейна, как раз когда он по-настоящему остается здесь?

— Но, Мэриан… Ты не поняла. Он уехал.

— Он не уехал. Он здесь, на этой ферме, ферме, которую он дал нам. Он здесь, вокруг нас, он в нас самих, и так всегда будет.

Она бросилась к высокому угловому столбу, одному из тех, которые вкопал Шейн. Она начала колотить по нему руками.

— Ну, Джо! Быстро! Хватайся за него! Вытащи его!

Отец изумленно уставился на нее. Но сделал, как она сказала. Никто не смог бы отказать ей в такую минуту. Он ухватился за столб и начал его тащить. Потряс головой, уперся ногами и напряг все силы. Громадные мускулы его плеч и спины вздулись узлами и буграми, и я подумал, что эта рубашка тоже лопнет. Жерди начали потрескивать, столб едва заметно сдвинулся, по земле у основания побежали в разные стороны мелкие трещинки. Но жерди держали, и столб устоял.

Отец повернулся от него. На лице его проступили капли пота, впалые щеки порозовели.

— Смотри, Джо! Смотри — видишь, что я хотела сказать? Теперь мы уже пустили здесь корни, которые никогда не сможем оборвать.

И тогда, наконец, утро легло на лицо отца, засветилось в его глазах, окрасило кожу новым цветом, подарило ему надежду и веру…

Я полагаю, вот и все, что можно рассказать. Народ в городке и ребята в школе часто толкуют о Шейне, накручивают небылицы и разглагольствуют о нем напропалую. А я — никогда. Те вечера в заведении у Графтона стали легендой, обросли бессчетными подробностями, разрослись и расползлись, как сам наш городок, который вырос и расползся по берегам реки. Но меня это никогда не беспокоило, независимо от того, какими странными и нелепыми стали эти истории от постоянных пересказов. Он принадлежал мне, отцу, матери и мне, и этого ничто и никогда не могло затмить.

Потому что мать оказалась права. Он остался здесь. Он был здесь, в нашей ферме и в нас самих. Когда бы ни понадобился он мне, он всегда был здесь. Я мог закрыть глаза — и он тут же оказывался рядом со мной, я ясно видел его и снова слышал его мягкий голос.

Я вспоминал его каждую из тех минут, которые открывали его мне. Но живее всего вставал он у меня перед глазами в то короткое и яркое, как вспышка молнии, мгновение, когда он поворачивался, чтобы выстрелить во Флетчера, спрятавшегося на балконе, в салуне у Графтона. Я вновь видел мощь и изящество согласованных сил, великолепных и прекрасных в своей непостижимости. Я видел человека и оружие, слитых в неразделимое смертоносное единство. Я видел человека и инструмент, хорошего человека и хороший инструмент, делающих то, что должно быть сделано.