Андрей Бычков - Олимп иллюзий

– Па-шэ-му? – прохрипела она с каким-то страшным детским удивлением.

– Потому что любовь смертельна, – тихо ответил он.

Точильное солнце, вращающийся жаждущий наждак, вакуум ноздрей, густой бойлерный вдох, простота расширения грудной клетки, геометрия проникновений, спазм, внезапное мучительное сияние выточенных и сверкающих, падающий вниз по касательной Брэгг, голод волков на воде. Таков фокус, обман и поворот вокруг пальца. Таков и Karn Evil IX, император Онтыяон, выезжающий на кровяных мотоциклах на последние страницы «Brain Salad Surgery» с пронзительностью крика голого ночного велосипедиста. Прочь, прочь, прочь, дилетанты фейсбучной машинерии, паровозные разработчики лайков, вам не поймать Пьяный Корабль. Подобно фаршу воскресения Корабль пролезает в свежее мясо, дышащее в расщелинах звезд. О, невидимый предстоящий факт наших единственных антимиров, о, громадина Контрнового Завета, о, скрытый в темных чертогах хаосов ослепительнейший и блистательнейший Олимп Иллюзий.

О, Беатриче…

Как циклы Кали Юги, просыпаются наши взгляды, как пьяные корабли продирают они наши веки, трут солнечными и наждачными, открывая ворота разбитого вдребезги мира. О, бритва Оккама, обнажи наше дымящееся нутро, и пусть чудовищные нутрии поднимутся из глубин нашей ночи. Так вечером мы призываем золотую воду из недр разорванной земли. Кто учится плавать в широких маяках за шиворотом, уж не сам ли Кетцалькоатль? Так снова мы бьем бурятов по головам, и буряты вращаются, как белки, в лестничных клетках, вдоль вымазанных рыбьим жиром перил. А мы снова напеваем регтайм с первой стороны «Brain Salad Surgery» про вышибалу Бенни. И допив кефир, конечно же, выезжаем.

– Послушай, Хренаро, – сказал Дон Мудон, – по-моему, мы их классно наебали.

– Не дыши летом вокруг широкой листвы.

– Только голубая тропинка лунного тихо, как чу?

– Тогда и козырьки крон и строгие, как сторожа, деревья.

– В просветах за черными их силуэтами на синем Млечный Путь.

– Ну и что, что наебали, – пожал плечами Дон Хренаро.

И, присев над мотоциклом, подтянул задние гайки переднего тормоза бесстрашных.

Топливо было в баках, конечно же, А-93. Все честно, без размесов, без спекуляций и эякуляций над радужно-гнойными идеалами правильного письма, все по-честному.

– А если они догадаются? – все же спросил на всякий случай Дон Мудон.

– Ни хуя они не догадаются, – сказал Дон Хренаро. – Только не ссать в бензин.

– Пригодится из колодца напиться?

– Я тебя знаю, стоит отвернуться.

– Дон Хренаро, неужели ты обо мне такого плохого мнения? – расхохотался Дон Мудон.

А Дон Хренаро вынул из бака заправочный, хуй его знает, откуда взявшийся пистолет.

И уже готовы были кровяные мотоциклы завестись с пол оборота, стоило кому-то свыше изречь гортанный изыск. Как…

– Переночуем? – спросил вдруг почему-то Дон Хренаро.

– Замужем, – согласился Дон Мудон.

Ночь тихо заблестела на поляне. Чуть ниже, по дороге, где лес поднимался, оттачивая выпью синь (а что, разве выпь не птица?), как флаги реяли и бесшумно развевались поверх лохматых ночные молчания тишины. Знобило филином и совой, и уже отпускало, как будто светился на вылете – найди где – звездный час. В кончиках пальцев как Большой Медведицы, так и Малой стояла Полярная звезда.

– Слышишь, поворачивается? – прислушался к скрипу Дон Хренаро.

Он был склонён в перпендикуляре прислушиваний, и Дон Мудон ясно увидел его на картине ночного. В правом нижнем углу, как по диагонали, когда вскидывается проблеск.

– Надо ехать, – тревожно сказал дон Хренаро.

– Мы же хотели переночевать?

– Нельзя кроватей.

– Анзер не ждет.

– Анзер? Ты сказал – Анзер?

– А ты что думал?

– Это ты думал, что только Шанхай.

– Но Дока не обманешь.

– А при чем здесь Док?

– Потому что ты и есть Док.

– Послушай, Дон Хренаро… Если я Док, то ты…

Дон Хренаро нахмурился. Он должен был нахмуриться в тени самого темного из деревьев, в ночи, в том дупле скрытого до пуповины ребенка, которого уже хотели купать в эмалированной ванночке, поставив ее на горящий примусный газ, – а он еще не родился. Влажный мокрый и окровавленный он лез через матку, расширяя себе проход теменем с редкими золотистыми волосинками, зализанными предродовыми водами, отошедшими и ушедшими издалека, как очки для компьютерной близи.

– Мистическая саса, – прошептал Дон Мудон губами леса, скрытых караулящими карликами пней и белых гандикапных грибов.