Лив Константин - Последняя миссис Пэрриш

Эмбер склонилась к столику и всеми силами изобразила искренний интерес. При этом она подсчитывала точную стоимость бриллиантов в сережках Дафны, в теннисном браслете и кольце, сверкавшем на пальце ее загорелой и невероятно ухоженной руки. Эта дамочка носила на своей фигурке четвертого размера не меньше четырех тысяч долларов, но при этом жаловалась на несчастное детство. Эмбер с трудом справилась с желанием зевнуть и сдержанно улыбнулась Дафне.

– Понимаю. Порой я пропускала школу и оставалась дома с сестренкой, чтобы мама могла пойти на работу. Работу она чуть было не потеряла из-за того, что слишком часто приходилось брать больничный, а мы меньше всего хотели потерять медицинскую страховку.

– О, это ужасно, – покачала головой Дафна. – Это еще одна причина, почему для меня так важен фонд. Мы оказываем финансовую поддержку семьям, которые не могут позволить себе необходимое лечение и уход за родственниками. Сколько себя помню, это было важнейшей частью деятельности «Улыбки Джулии».

Эмбер разыграла изумление.

– Так «Улыбка Джулии» – это ваш фонд? Это та самая Джулия? Я знаю все об «Улыбке Джулии»! Я много лет читаю обо всем, что вы делаете. Я вами восторгаюсь.

Дафна кивнула.

– Я организовала фонд сразу, как только закончила школу. На самом деле первым спонсором стал мой муж. – Она улыбнулась – пожалуй, немного смущенно. – Вот так мы познакомились.

– Насколько мне известно, вы в данный момент готовитесь к большому сбору средств.

– Да, именно так. До этого еще несколько месяцев, но дел полно. Ну вот, например… ладно, это не так важно.

– Нет, расскажите, мне интересно, – настойчиво попросила Эмбер.

– Ну… я как раз о том подумала – может быть, вы захотели бы помочь. Хорошо было бы сотрудничать с человеком, который понимает…

– Я с радостью помогла бы всем, чем только могу, – прервала Дафну Эмбер. – Зарабатываю я маловато, но временем пожертвовать могу. То, чем вы занимаетесь, невероятно важно. Стоит только представить, каково это в сравнении с тем…

Она прикусила губу и сдержала слезы.

Дафна улыбнулась.

– Прекрасно. – Она вытащила из сумочки визитную карточку с ее именем и адресом. – Вот, держите. Комитет встречается у меня дома, утром в четверг, в десять часов. Сможете?

Эмбер расплылась в улыбке. Она изо всех старалась делать вид, будто не думает ни о чем, кроме кистозного фиброза.

– Ни за что не пропущу!

Ритмичное покачивание субботнего поезда из Бишопс-Арбора до Нью-Йорка убаюкало Эмбер. Она погрузилась в блаженные раздумья, невероятно далекие от жесткой дисциплины ее рабочей недели. Она сидела у окна, откинувшись на спинку кресла и лишь время от времени открывая глаза, чтобы полюбоваться пейзажем. Она вспоминала о том, как впервые поехала на поезде – ей тогда было семь лет. Июль в штате Миссури – самый жаркий и душный месяц лета, а кондиционер в вагоне работал кое-как. Эмбер без труда представила себе свою мать, сидевшую напротив нее в черном платье с длинными рукавами – строгую, неулыбчивую. Прямая спина, чопорно сдвинутые колени. Ее светло-каштановые волосы были, по обыкновению, стяпгуты в пучок, однако сегодня она надела сережки – маленькие жемчужные «гвоздики», которые она берегла для особых случаев. Эмбер так поняла, что похороны матери ее матери – это особый случай.

Когда они сошли с поезда на обшарпанном вокзале Уорренсбурга, оказалось, что воздух снаружи еще более сжатый и душный, чем был в поезде. Их ожидал дядя Фрэнк, брат матери Эмбер. Они кое-как устроились в кабине его видавшего виды грузовичка-пикапа. Ярче всего Эмбер запомнился запах – смесь пота, грязи и сырости, а еще – потрескавшийся кожзаменитель на сиденье. Краешки каждой трещинки впивались в ее кожу. Они проезжали мимо бесконечных полей кукурузы и маленьких фермерских хозяйств с унылого вида деревянными домами и дворами, заполненными ржавой сельскохозяйственной техникой, старыми машинами, стоящими на блоках шлакобетона, шинами без ободьев и разбитыми металлическими корзинами. Это выглядело еще более угнетающе, чем те места, где жили они, и Эмбер пожалела, что ее не оставили дома, с сестрами. Мать сказала, что они еще слишком маленькие, чтобы брать их на похороны, а Эмбер достаточно взрослая для того, чтобы выказать подобающее уважение. Почти всю эту жуткую неделю она старательно стерла из памяти, но одного забыть не могла – отвратительной нищеты и разрухи, окружавшей ее – скучную гостиную в доме деда, где все вокруг было коричневым и грязно-желтым, жесткую бороду деда, восседавшего в кресле-качалке со слишком пухлой обивкой. Дед был в ношеной фуфайке и грязных штанах цвета хаки. Здесь Эмбер воочию увидела, откуда у ее матери такой безрадостный характер и такое бедное воображение. Именно тогда, в нежном возрасте, у Эмбер родились мечты о чем-то ином, лучшем.