Евгения Некрасова - Калечина-Малечина

— Попробуй «Пурелан» или «Бепантен» — только «Бепантен» смывать надо перед кормлением. И ещё своим молочком можно, — совсем запутанно ответила хвостатой платковая выросшая.

— А мне мама говорит, что им не надо… — это забеспокоилась хвостатая, протягивая контролёрше деньги.

Автобус остановился и разинул двери на углу самого красивого и старого в городе дома. Можно было выпрыгнуть тут, но Кате не хотелось выходить на мороз и так близко со школой. К тому же так и не придумалось, что делать дальше. В автобус с трудом забрались старая выросшая и широкий выросший в очках. Двери захлопнулись.

— Здесь оплачиваем! — это заявила кондукторша и сморщила без того некрасивое лицо при виде длинной кикиморской юбки.

— У меня… я… у меня рюкзак украли, можно я так… мы так… — замямлила Катя.

Контролёрша даже обрадовалась.

— Та-а-ак! Серёж, тормози! — Хотя автобус вовсе не ехал. — Ну-ка выходим! — она показала на вновь открывшиеся двери, через которые в салон валил стекловатный морозный воздух.

Катя зажмурилась. Кикимора непонимающе вертела головой. Пассажиры глядели на них как на голых. Кто-то отворачивался, а кто-то, наоборот, тщательно рассматривал.

— Раз нечем платить — выходим!.. Я сказала, выходим! — это завизжала билетница.

— Я не понял, там помочь, что ли? — это выкрикнул водитель, прятавшийся за шторкой.

— Да вы что, это же дети! — это воскликнула хвостатая выросшая, сидящая впереди.

— Мы что, должны всех детей России бесплатно возить? — огрызнулась кондукторша.

Хвостатая снова достала кошелёк и протянула билетнице бумажку. Та с разочарованием сунула хвостатой сдачу, оторванные розовые лепесточки — Кате и ушла к водителю. Автобус снова затрясся.

— Спасибо! — это Катя вспомнила, что нужно ответить хвостатой.

Та махнула рукой и хвостом.

— Вы лучше одни не ездите никогда, только с мамой… Как детей одних отпускают? Я так никогда не буду поступать… — выросшая с хвостом опять зашепталась с сидящей рядом выросшей.

У водителя под зеркалом металась икона. Кикимора прикрыла глаза беличьими ресницами, наклонила голову и задремала.

— Даже если мы свяжем варежки по-новому, Вероника Евгеньевна их уже смотреть не станет. И в школе меня не оставят. И Лара со мной никогда больше дружить не будет… Со всеми ними — теперь совсем плохо. Остались только мама и папа. Нужно сделать что-то хорошее для них, чтобы хотя бы они… чтобы почувствовали, какая я молодец… — это Катя, наклонясь, тихо наговаривала в бонбон кикиморской шапки.

Двери снова разъехались. В автобус, преодолевая три скользкие ступеньки, забрались две пожилых невыросших и один молодой выросший. Он спросил, едут ли они до станции. Билетница зло кивнула. Кто-то голосом подтвердил. Катя схватила созданьице за кроличье плечо. Кикимора вздрогнула и открыла сонные глаза.

— Мы сядем на электричку, поедем на дачу и заберём деньги у дяди Юры, которые он не отдал папе. Они очень обрадуются, понимаешь?! — почти прокричала Катя Кикиморе придумку.

Кикимора запустила указательный палец под намордный шарф и почесала им прижатый закрут носа.

— Правда, у нас нет денег на электричку, но мы поедем зайцами. Надо будет перебежать по платформе из одного вагона в другой, когда придут проверять билеты. Я тебе покажу как, — объясняла Катя.

Катя никогда не спасалась от контролёров сама, а только наблюдала, как увлечённо несутся молодые, средние и старые выросшие по разбитому асфальту или плите из мутного льда. Однажды они с мамой не успели взять билет и проволновались все четыре остановки до дачи, но проверяющие так и не появились.

Железную дорогу с одной стороны подпирал лес, а с другой — пинал город. Невыросшей и созданьицу нужна была лесная сторона — оттуда электрички забирали людей к дачам, в обратном от Гулливерии направлении. Домик с кассой был только на противоположной стороне, на не нужной им платформе, куда Катя решила пойти сначала. Здесь находились несколько разрозненных выросших и две колтунные собаки. Когда Катя и Кикимора появились, животные взволнованно завертели носами, заскулили и убежали через рельсы в лес. Из расписания и круглых часов следовало, что ближайшая электричка — через шестнадцать минут. Следующая за ней — только через два часа. А мамин вечер почти через пять с половиной часов, а папин — через семь с половиной.

Какой-то выросший покупал себе билет в Гулливерию. Больше у кассы никого не было. Кате страшно не хотелось превращаться в зайца — от нарушения правил случается одно ненужное плохое. Она вспомнила автобус, взяла созданьице за лапу, и они поскрипели к пересчитывающему сдачу выросшему. Он не надел шапку на свою светлую бритую голову. Уши его багровели и двигались вместе со считающими губами.