Наталья Нестерова - Нежное настроение (сборник)

Нет, не поцеловала, просто по-детски подставила губы, а он сам поцеловал!.. Наташа не хотела ничего плохого. Она просто была так благодарна Юрию Сергеевичу за то, что он жалеет ее сейчас, как свою любимую дочку, что в порыве благодарности она быстро положила его руку себе на грудь. Юрий Сергеевич не решался отстраниться, оттолкнуть эту ласковую несчастливую девочку, только что горько плакавшую в его руках. А рука сама начала поглаживать нежную, как у младенца, кожу, такую трогательную маленькую грудь с неожиданно нервно заострившимся соском. Наташа придержала свободной рукой задравшуюся юбку. Голые, со светлым пушком, ноги, слегка переступив, обвились вокруг ноги Юрия Сергеевича, совсем чуть-чуть, ровно настолько, чтобы было возможно еще отступить, сделать вид, будто она просто плакала, а он просто утешал, и больше ничего не было в ее подрагивающем от близкого плача теле и в его утешающих руках. Юрий Сергеевич и Наташа боязливо прислушивались друг к другу. Не ошиблась ли, не ошибся ли?

Все-таки Юрий Сергеевич заметил ее, выделил из всех. Больше в этой любви не было для нее никакого резона. Наташа ни в коем случае не соблазняла, да и зачем? Она только подвинулась в его руках так, что рука Юрия Сергеевича случайно легла на ее открытую выше коленки ногу, прижималась все сильнее, ее тонкая ручка невзначай, осторожной бабочкой, коснулась его, почувствовала – он с ней уже не отец, а мужчина.

А как бы на месте Юрия Сергеевича, очень хорошего, кстати, человека, повел бы себя любой, некий другой, среднестатистический мужчина? Двадцатилетние плечики, дрожащие на вашей груди, завитки светлых волос, поднятое к вам ангельское лицо, прижимающиеся к вам губы, рукой случайно пойманная шелковая, как у младенца, кожа...

По длинному коридору в квартире Раевских можно было прокрасться или просто пройти к кухне, будучи незамеченным увлеченными разговором хозяевами. Тактично отделяя жилую часть квартиры от гостевой, многометровый коридор был действующим лицом многочисленных забавных историй. Тридцать нетрезвых человек, растянувшись по нему, танцевали летку-енку и вдруг повалились, как кегли. Чья-то жена целовалась в одном конце коридора, в то время как ее муж целовался с кем-то в другом. А уж воспоминаний о том, как некий кто-то неожиданно, как черт из табакерки, возник среди гостей, накопилось великое множество.

Как висящее на стене ружье, коридор непременно должен был когда-нибудь, хотя бы под занавес, выстрелить неловкостью по своим хозяевам, и, конечно же, роман не был бы романом, если бы уставшая за целый день на каблуках Аня, сбросив туфли, совсем даже не бесшумно прошлепала к кухне. Думала свою грустную думу о том, что раньше могла часами на каблуках танцевать, а теперь ноги устали, отекли, и тому подобная гадость... и если так пойдет, то скоро придется купить фетровые боты с молнией посередине под названием «прощай, молодость». И вообще, она чувствует себя противной, отекшей, немолодой, и еще... Она подтянулась, чтобы, как обычно, вплыть сверкающим серебряными фарами «кадиллаком», черным лакированным красавцем, чтобы Юрий Сергеевич загудел восхищенно: «У-у-у!»

Аня замерла на пороге. Вместо восхищенного «у-у-у» она увидела... Нет, ничего страшного, не мог Юрий Сергеевич окончательно потерять над собой контроль... Аня увидела облака светлых Наташиных волос на лице своего мужа. И его руки, полностью закрывающие маленькую Наташину грудь. Аня отступила назад.

Когда-то давно, когда юная Аня только-только вышла за Юру Раевского замуж, вечера она проводила с Бертой Семеновной. И свекровь, неодобрительно ее изучая, все же посчитала нужным кое-что Ане поведать. Чтобы невестка знала, в какую семью входит. В рассказы о Сергее Ивановиче, владеющем одной пятой частью общих сапог, матушке с дипломом Бестужевских курсов, героических родах самой Берты Семеновны затесалась история о том, как Берта Семеновна сумела сохранить семью.

В семейном предании фигурировала молоденькая аспирантка и Сергей Иванович, который не просто пошло увлекся молоденькой, а именно полюбил. Берта Семеновна привечала аспирантку, приучила ее к дому, а Сергея Ивановича к мысли, что он свободен в выборе. «Вот так я считала – я его люблю, а он волен выбирать. Мне было очень больно, – говорила свекровь целую жизнь назад, – но я молчала, ни слова упрека. И Сергей Иванович оценил, остался в семье. Со мной. Интеллигентный человек обязан понимать, что его чувства являются фактом его личной биографии, а не биографии другого человека». Аня бы ее тогда пожалела, если бы свекровь не добавила поучительно: «Так должны вести себя все приличные люди».