– Юра, что-то мне не нравится папино сердце. Беготня пятилетнего ребенка не способствует покою, так что в этом году, уж вы меня извините, я не смогу уделить Маше должного внимания, – заявила она сыну.
Должное внимание означало: Маша, кроме того, что читала, да не пару фраз по слогам, а настоящие книжки, рисовала не палку-палку-человечек, а имела начальное понятие о перспективе, а также рассказывала наизусть множество стихов, причем все больше Пушкина в ущерб Агнии Барто, и приступала к обучению игре на фортепьяно. Правда, здесь Берте Семеновне, кажется, не повезло. Пухлая короткопалая Машина ручка не обещала даже в будущем растянуться на октаву.
Юрий Сергеевич с Аней отправились в Коктебель, а Машу под шумок сдали бабе Симе. Маша поехала с бабой Симой в деревню. До этого она была с бабой Симой не очень хорошо знакома, баба Сима у Бабушки с Дедом не бывала никогда. К дочери с зятем частенько захаживала, легко хватала рюмку, быстро веселела. Дочь ее стыдилась, уводила Машу.
Это было первое Машино путешествие. И оказалось, что она очень любила дорогу, потому что в дороге можно все время врать. Ехали два дня, и все два дня Маша врала, не останавливаясь ни на минуту. Было чудесно придумывать про себя все, к тому же придумать можно было столько раз, сколько людей соглашалось слушать. В купе Маша рассказала, что ее родители работают в секретном царстве и она пока еще с ними не знакома, в соседнем купе – что она сирота, а баба Сима нашла ее завернутой в бархатную пеленку у подъезда. Затем Маша вконец увлеклась и поведала проводнику, будто в пеленку была вложена записка о ее королевском происхождении.
– Только не говорите никому, – голосом заправского заговорщика нашептывала Маша, – за нами охотятся шпионы злого короля!
– Как зовут злого короля? – спросил вежливый проводник.
– Зовут... – Маша на секунду задумалась. – А Кракозавр его зовут! Страшный Кракозавр!
В деревне Маша продолжала играть в принцессу уже с местными детьми. И обычная история городской девочки, которая в деревне по определению является принцессой, превратилась в настоящую сказку «Принцесса в изгнании». Назвалась Маша принцессой Азалией и была королевской дочерью с полностью законченной историей об отце, добром короле, побежденном и отправленном в изгнание злым волшебником.
Деревенские девочки по очереди спрашивали ее:
– А ты правда, что ли, настоящая принцесса?
– Правда. Но пока еще в изгнании.
– А можно тебя потрогать?
– Нельзя.
Иногда было можно, но строго дозированно. Руку погладить или дотронуться до нарядного банта, который баба Сима криво завязывала каждое утро.
– Машка, стой! Дай бант налажу! Без банта убегешь – убью! – кричала она.
Баба Сима старалась содержать внучку культурно.
Маша врала и каждый вечер, укладываясь спать рядом с бабой Симой, обещала себе: «Завтра точно во всем признаюсь». На следующий день опять упоенно врала и опять убеждала себя, засыпая: «Есть у меня план – стать хорошей девочкой и потом уже больше не врать. Никогда».
Когда Маша с бабой Симой вернулись из деревни, оказалось, что родители все еще в Коктебеле. Собственная их компания обвалялась снежным комом московско-коктебельских новых знакомых. Ошалевшая от успеха Аня умоляла задержаться. Юрия Сергеевича познакомили с вдовой Волошина, несколько раз она пригласила его подняться вместе с ней к могиле Волошина, что в коктебельской компании считалось самым большим знаком отличия... В общем, решили еще остаться.
У Ани, королевы красоты, днем была своя, королевина, жизнь, у Юрия Сергеевича своя. Юрий Сергеевич с его устойчивой, приятно кряжистой фигурой, глуховатым голосом, весь будто на пониженных тонах, вызывал приятное чувство безопасности. И очарованная его мягким немногословным спокойствием, знаменитая коктебельская вдова каждый день приглашала его в высокую мастерскую Волошина, где собирались пожилые представители осколочков Серебряного века. Юрию Сергеевичу было ее жаль – пожилую, больную, одинокую. Иногда в мастерской для осколочков пели песни Городницкий и другие известные московско-питерские гости, тогда Юрий Сергеевич приводил с собой Аню.
Вечером еще раз ходили на Карадаг, а ночью сидели за деревянным столом в увитой виноградом терраске. Уехать в срок в Ленинград было невозможно, поэтому с поезда баба Сима привезла Машу «к профессорам». У входной двери она одернула на себе и на внучке платья.
– Кончилась твоя вольница. Им-то, профессорам, вечно все не так. Не дадут дитю жить как человеку... Ты это самое... бабке с дедкой-то не рассказывай, что я в деревне-то это самое... самогонкой баловалась...
Читать дальше