Ольга Аникина - Рассказы

Куликов напрягся и помертвел лицом. «Ну вот и настало время», — пронеслось в его голове. Не достать нож означало струсить. Колька шагнул к Задонскому.

— Сашка, мать твою перетак! Кому я утром сказал: дома за малыми смотреть, бо мамка за молоком ушла! Сашка, бес, подь сюды! — вдалеке на дороге показался Илья, Сашкин отец. Он грозил сыну кулаком и кулаком же махал, показывая: сюда иди, сюда, до хаты.

Сашка крякнул и еще раз зыркнул на Николая исподлобья, холодно и колюче.

— Не твоего ума дело, что у меня в кармане, — осмелев, нашелся Колька. — Время придет, узнаешь. Я тебя из-под земли достану.

— Это кто кого еще достанет, кулик. В любом болоте тебя найду и перья повыщипаю, — сказал Сашка, сверкнул глазами и приставил два пальца к горлу, дескать, — урою. Потом сплюнул и пошел в сторону своего дома, поднимая пыль старыми сандалиями.

Нож Колька выбросил в Каменку. Сразу после того, как в дом Задонских вселились другие жильцы, старая солдатка с двумя дочерьми.

Долгое время о Сашке не было ни слуху ни духу, а потом вдруг необыкновенным образом он дал о себе знать. Не так давно, казалось бы, Задонские уехали из Закаменки, не так давно закончил школу Колька, за ним и Борька — оба год проработали на заводе, отслужили в армии и поступили в Сибстрин, первый строительный институт, открывшийся в Нске. Оба брата покинули Закаменку и жили почти в центре. Да и Закаменка теперь стала не самой дальней окраиной. И потом уже ни один из братьев не мог вспомнить, откуда принесло к ним новости о Сашке Задонском. А новости были потрясающие.

Оказывается, Сашка — летал! Уже не с крыши Ульяниного дома, конечно, а по-настоящему, на первых советских самолетах. Нское сарафанное радио опередило даже прессу. Позже, через несколько недель после известия в местной газете вышла статья про двух сибирских Александров, талантливых летчиков — Задонского и его друга Покрышкина. Друзья уехали учиться сначала в Пермь, потом в Ленинград. Там их пути разошлись, но оба они поступили в Качинскую авиашколу и, кажется, закончили ее — Покрышкин раньше, а Задонский позже.

Но потом новости о Сашкиных успехах были вытеснены другими событиями, перевернувшими жизнь Нска и всей страны. Началась война.

Николай был ранен под Сталинградом в сорок втором — из-за контузии его демобилизовали, и уже в сорок третьем он начал работать на заводе в тылу. Его жена Евдокия работала там же. Изредка приходили известия об очередном героическом боевом вылете Сашки, о сбитых им мессерах и о первых применениях новой тактики воздушного боя, разработанной Сашкиным другом. Писали и о присуждении Задонскому высоких наград — к концу войны он стал Героем Советского Союза и дослужился до звания полковника и командира дивизии. После войны Александр Задонский носил уже генеральские погоны.

Целая жизнь прошла, а Николай все никак не мог забыть тот нож, который Борька когда-то купил для него на рынке у старого китайца Ходи.

Но, несмотря на это, во время нечастых встреч, происходивших преимущественно по праздникам, братья редко вспоминали Сашку Задонского. Вернее, старший брат иногда, может, и хотел поговорить о ноже и о последнем разговоре в Закаменке, но Борис его всегда одергивал: «Закрой тему. Побереги лучше себя и Евдокию. Да и нас заодно». Борис знал, что говорил. Он-то как раз дошел до Берлина. И не только дошел, но и спас из немецкого лагеря девочку Варю, которая через несколько лет стала его женой. Через несколько лет — потому что после немецкого лагеря ей пришлось пройти еще один, уже советский.

Та встреча, о которой потом до самой своей смерти будет с ужасом вспоминать Евдокия, жена Николая, произошла именно в День Победы.

Воздух был теплый, почти летний. Николай вышел из дома в шляпе и в штатском, в простом сером костюме, только на пиджаке ярким пятном горели орденские планки. Центр города был перекрыт из-за военного парада, который начинался через полчаса. Николай шел в направлении от центра по скверу, разбитому напротив штаба Сибирского военного округа. Через десять лет штаб перенесут, а сквер расширят, да и День Победы уже будут праздновать не так. Наступят темные времена, люди потеряют прежние цели и станут проклинать то, что раньше было для них священно. Иногда я думаю о том, как хорошо, что дедушка не дожил до девяностых.

Вдалеке по аллее сквера навстречу Николаю двигалось несколько фигур. Две — он видел расплывчато, но понял сразу — были одеты в парадный открытый мундир синего цвета. Две другие фигуры — в мундиры цвета морской волны. Один человек — в защитный плащ и синие брюки. И еще какие-то люди шли вокруг, там и тут — но Николай смотрел только на военных. Они приблизились, и Николай замер. Он остановился, вытянулся и взял под козырек.