Эдуард Поляков - По любви [сборник]

Она приподнялась на одной руке. Это место, куда Эльвира въехала на своей машине, было усыпано земляникой, разбежавшейся по поляне ярко-красным душистым ковром.

Сорвала несколько ягод. Высыпала в рот. Съела. Попробовала ещё. И вдруг услышала голос:

– Что же это такое?! Это же надо, а? В самый центр, в самую гущу заехать!

Эльвира приподнялась и увидела идущего по полю человека с лукошком в руке.

– Столько ягоды подавить! Эх, горе-горе…

Их глаза встретились. Свои Эльвира сразу опустила. Ей почему-то стало стыдно.

– Извините, я не нарочно… Так вышло.

– Как вас занесло-то сюда? Здесь же никто не ездил сто лет.

К ней приближался улыбающийся молодой человек в походном костюме защитного цвета. Эта его улыбка и решила всю её судьбу.

Он присел на корточки напротив неё и рассматривал неожиданно встретившуюся на пути сумасшедшую.

– Сто лет, значит, прошло, – и, кивнув головой в сторону своей машины, добавила: – А моей бешеной табуретке сто лет не крюк.

Эльвира рассмеялась. Он тоже улыбнулся. И сказал:

– Ну, ничего. Выберетесь. Раз сюда заехали, значит, и отсюда дорога найдётся. А я вам помогу её найти. Землянику только жалко. Такое место хорошее я приглядел.

– И я вам помогу. Раз провинилась, берите меня в помощницы. Давай на ты? Меня Элей зовут. А тебя?

– Иван.

– Вот и познакомились.

Горсть за горстью их руками наполнилось лукошко. Оба сборщика были счастливы.

– Ну вот, – полюбовался полным лукошком Иван. – Одно дело сделано. Пора ехать. Едем?

– А у меня бензин закончился.

– Понятно. Тогда пошли ко мне на хутор. Тут недалеко. Километров пять. У меня там мотоцикл. А сюда я пешком. Чтобы ягоду не растрясти.

– Пойдём.

Они шли мимо цветущих голубых колокольчиков и белых заневестившихся ромашек. Эля держалась за руку Ивана. Туфли на высоких каблуках проваливались в мягкой земле, мешали шагать уверенно. Она то и дело оступалась. Пришлось туфли снять. Попроситься к своему спутнику на ручки, как когда-то в детстве просилась к отцу, она не смела и шла босиком, кое-как, но шла.

Иван с жалостью смотрел на неё. Но поделать ничего не мог. Так они прошли несколько сотен метров. Эльвире стало совсем плохо. Колготки на ступнях порвались. В нескольких местах она укололась. Ноги болели.

И тогда Иван предложил:

– Ты не обижайся, но давай сделаем так. Ты возьмёшь корзину, а я возьму тебя на плечи. И понесу.

– Хорошо.

Он отдал Эле корзину, посадил девушку себе на плечи. Эльвира уселась, одной рукой крепко сжимая корзину, а другой обхватив его лицо.

– Ты только мне на глаза руку не клади, – сказал Иван, переместил её ладонь на лоб. – А то шмякнемся оба.

– Ага…

Он нёс её больше часа. Эля предлагала ему опустить её, но он только качал головой.

На хуторе раздавался птичий гвалт. Около избы бродили пёстрые куры. Залаял, дёрнувшись от своей будки, лохматый пёс. И тут же умолк.

Иван опустил Эльвиру на землю. Вытер пот со лба и улыбнулся.

– Видишь, признаёт тебя Гранат за свою. Не лает. Пойдём чаю попьём и потом за дела примемся.

Они попили чаю с мёдом. Мёд был вкусный, свежий. Здесь, на хуторе, у Ивана была своя пасека. Разговорились. Иван рассказал, что уехал из города три года назад и ничуть об этом не жалеет. Квартиру сдаёт. Мёд даёт какой-никакой доход. Время от времени он ездит его продавать в Москву, в «Коломенское». Сам он по образованию историк. Пишет книгу о временах царя Алексея Михайловича, больше всего его интересует тема раскола.

Эля осмелела и огляделась. В горнице на столе перед бьющим солнечным светом окном лежали книги, стоял открытый ноутбук. На кресле растянулась серая полосатая кошка.

– А ты один живёшь?

– Один пока.

– У тебя девушка есть?

– Была одна. В Москве. Мы расстались. Ей неинтересно здесь.

– А можно я буду твоей девушкой? – предложила Эльвира. – Помогать тебе буду. Постараюсь быть ненавязчивой. Мне у тебя нравится.

– Давай попробуем.

Они попробовали, и у них получилось. Если есть на свете мужчина и женщина, значит, где-то ходит по свету их судьба, их любовь. А если есть любовь, то какая там навязчивость? Об этом некогда думать.

Через три года у них уже было трое малышей. Эльвира сама с ними справлялась, но не возражала, когда Иван предложил вызвать на подмогу – к третьему ребёнку, Алёшке, свою мать. Дом у них большой, светлый. Хлопоты. Гомон. Плач. Смех.

Обувь на каблуках Эльвира уже не носит. Неудобно. И зовёт её Иван Алей, а больше Алёнушкой. Под этим именем она крестилась и венчалась в старообрядческой церкви в соседнем районе.