Сергей Апрелев - Под шорох наших дизелей

СМЕРТЬ ШПИОНАМ!

Младший штурман «К-24» лейтенант Михаил Кузнецов привычно заступил в дежурство по гарнизону, явно не подозревая, чем оно завершится. Жизнь в поселке текла размеренно, и, если не считать выделения патруля в помощь комендантскому взводу для отлова бездомных собак, шумно праздновавших очередную свадьбу, можно было смело записывать в журнал стандартную фразу «происшествий не случилось». Незадолго до смены вернулись взлохмаченные и разгоряченные патрульные, но не успели они перевести дух, как в «дежурку» ворвался бригадный оперуполномоченный КГБ майор К.

- Кузнецов, вы мне нужны, - решительно заявил особист, - будем брать!

- Кого? - бодро осведомился лейтенант, предчувствуя избавление от рутины.

- Диверсантов, - переходя на доверительный шепот, сообщил К., - неделю выслеживал. Берите людей и оружие!

Люди: пожилой боцман Ерофеич и трое патрульных - лениво устремились за своим лейтенантом, вверив судьбу гарнизона рассыльному - матросу Пупкину.

Идти пришлось недолго. На окраине поселка стояло несколько самодельных гаражей, которые очередной командир гарнизона регулярно грозился снести, как оскверняющие благородный пейзаж. К одному из них примыкала небольшая покосившаяся сараюшка. Именно туда направилась опергруппа, ведомая многоопытным майором. Объяснив диспозицию, он расположил людей полукругом, не оставив противнику никаких шансов, и вынул пистолет. Припав к дощатой стене, майор прижался к ней ухом и жестом предложил лейтенанту последовать его примеру. Кузнецов последовал и отчетливо услышал странные звуки:

- Вжик-вжик, вжик-вжик, вжик-вжик.

Наступала пора действий. Майор снял пистолет с предохранителя, решительно насупился и, проломив ногой дверь, влетел в сарай с ужасающим криком: «Руки!»

Вслед за ним в сарай отважно ввалился лейтенант. В углу, дрожа от страха, сидели два десятилетних мальчика с лобзиком. Рядом в крошечных тисках была зажата какая-то железяка. Лицо майора исказилось гримасой разочарования. Конфуз был налицо. Только сейчас, в замкнутом пространстве, лейтенант почувствовал легкий запах спиртного, долетавший со стороны особиста. В дверном проеме появились любопытные физиономии остальных участников «операции».

- Значит так, вы, хлопцы, успокойтесь, - возвращая инициативу, бодро произнес майор, - можете пилить дальше, а вы, лейтенант, забирайте людей и пилите на службу. Будем считать это учением. И прошу всех держать язык за зубами! Ясно?

Ясно, ясно, - проворчал старый боцман и чуть тише продолжил, - закусывать лучше надо!

***

. Бесспорно, внешне Видяево было обычным военным поселком, но что-то делало гарнизонную жизнь возвышеннее общепринятого уровня, добавляя какое-то подобие духовности в повседневную жизнь, не позволяя скатываться в пучину пьянства и уныния. Разумеется, мы не так уж много времени проводили на берегу. Месяц - два в году от силы. 200-250 суток в море, 100 - в отпуске на «большой земле». Вот и старались проводить время интересно и насыщенно, ценя каждое мгновение. Но главным стержнем был, несомненно, флотский стиль, которым мы издревле привыкли гордиться. Если в компанию попадал, скажем, пехотный офицер, он обязательно говорил, прощаясь:

- Убей бог, мужики, никак не могу понять, чем же мы все-таки отличаемся? И «шило» примерно одинаковое, и продукты те же, в одной ведь стране живем, а атмосфера совсем другая.

- Надо понимать лучше?

- Не то слово. Конечно!

И это было приятно.

Как-то раз в бригаде появился писатель из Ленинграда, да, самый настоящий писатель по фамилии Иванов из редакции известного журнала «Нева». Он выходил с нами в море, гулял «на всю железку» с командирами и произвел впечатление серьезного и искреннего человека. Несколько лет кряду мы упорно ждали появления «романа века», который, наконец, поведает миру о нашем замечательном поселке и его героических обитателях. Увы, так и не дождались. Все начало порастать быльем, как вдруг однажды, прогуливаясь по Невскому, я нос к носу столкнулся с Ивановым. Радость была взаимной, он затащил меня в редакцию, тут же извлек из сейфа бутылку, и мы весело принялись вспоминать былое.

Наконец я спросил:

- Так как же с романом, Петрович?

- Да что ты, Сережа, разве такое напечатают? Время еще не пришло, да и народ не созрел.

На дворе стоял 1980 год. О Видяево заговорили двадцать лет спустя и, к сожалению, лишь в связи с трагедией «Курска». Теперь-то народ уж точно созрел...