Елена Шолохова - Плохой, жестокий, самый лучший

Явлегин приходил в школу каждый день и даже общался со многими, да, пожалуй, со всеми, кроме неё и Игорька. Их он как будто не замечал.

Однажды Рита с Викой шли по коридору в класс, а он вынырнул с боковой лестницы. Посмотрел на Вику, коротко кивнул. А Риты для него будто и не было. В глазах защипало, еле сдержала подступившие слёзы. Сразу вспомнились слова: «Ты для меня была и есть пустое место». Тогда зачем он потом допытывался у Вики?

Порой Рита видела, как он премило беседовал с Щербаковой, Грибановой и другими девчонками. Ей же за всё время и слова не бросил. Все эти моменты её ранили и долго-долго отзывались сердечной болью.

Уязвлённая его невниманием, Рита, словно к спасительной гавани, кидалась к Игорьку. Он окружит её заботой и любовью, поможет избавиться от страданий, по крайней мере, отвлечёт.

А ещё… пусть этот Явлегин видит, что она без него прекрасно себя чувствует и нисколько не страдает. Пусть думает, что она его забыла. Как и он её…

Ну а Игорь наверняка всё понимал или хотя бы догадывался об истинных причинах столь внезапно проснувшейся в Рите нежности. Но был рад – никогда Рита так звонко не смеялась над его шутками, никогда прежде не отвечала ласковым взглядом, если он вдруг обнимал её на людях, а тут вдруг… Да и позлить Явлегина ему всегда в удовольствие.

Рита же чем сильнее расстраивалась из-за Явлегина, тем теплее привечала Игоря. А расстраивалась она постоянно. Ей казалось, что все девчонки как с ума посходили – наперебой с ним кокетничают, и он отвечает им в том же духе. А ненавистная Щербакова и вовсе от него не отлипала, только и слышно: Саша, Саша. Убила бы! И Явлегин тоже хорош: улыбался, разговаривал с ней, даже вместе ходили в столовую или из кабинета в кабинет.

Как же это было тяжело – любезничать с Игорем, когда сердце тянулось совсем не к нему, смеяться, когда хотелось плакать!

Санину мать выписали из больницы под самый Новый год. Кто знал её до болезни, увидев теперь, ужаснулся бы. Из цветущей яркой женщины она превратилась в призрак. В чёрных кудрях появились седые пряди. И сама вся не то что похудела, прямо иссохла – остались кожа да кости.

Первое время за ней и дома требовался уход. Сане пришлось оставить работу в автосервисе. Не бросать же её, немощную, на целые сутки без присмотра.

Пётр Алексеевич всячески помогал и поддерживал её, и Саня больше не противился его визитам. Иногда им даже удавалось переброситься парой фраз.

Как только матери полегчало, она заговорила об учёбе:

– Саша, ты же неучем останешься. А ты ведь у меня совсем не дурак, неужто ты хочешь всю жизнь ковыряться в чужих машинах? Прошу, ради меня, вернись в школу.

– Не, я там как болван сижу, ничего не понимаю. И вообще не вижу смысла, я же давно говорил…

Но мать настаивала, просила, уговаривала. Затем подключился и Пётр Алексеевич. В конце концов пришли к компромиссу: Саня будет заниматься дома, с репетиторами, чтобы хотя бы экзамены худо-бедно сдать и закончить школу с нормальным аттестатом, а не со справкой.

Репетиторов нанял Пётр Алексеевич – знакомых по университету. Откуда только таких дотошных взял?

Особенно наседал на Саню старичок математик. Грузил по полной программе. Но, надо отдать ему должное, разжёвывал каждый непонятный момент раз по двадцать, пока Саня не начинал соображать. Постепенно занятия перестали казаться такими уж тягостными. И мать повеселела. Даже румянец на щеках заиграл.

После весенних каникул мать окончательно окрепла и вышла на работу. А вместе с ней и Саня вернулся в школу, вечерами продолжая заниматься с репетиторами.

Уроки тоже не вызывали больше такого дикого отторжения. Особенно математика – всё же неплохо поднатаскал его старичок.

Одно мешало жить спокойно – Загорецкая. Сначала он хотел её увидеть, очень. Даже объясниться с ней в конце концов. Спокойно, без надрыва. Без всяких дальнейших прицелов. Просто чтобы между ними всё стало предельно ясно. А вошёл в класс, увидел её – и тотчас охватило волнение, горячее, острое, неуёмное. В груди сдавило до боли, до ломоты. Как же он по ней соскучился! Глаз не мог оторвать. А она ни разу не посмотрела в его сторону. Ни тенью, ни намёком не дала понять, что он ей небезразличен, хотя бы чуть-чуть, самую малость.

А дальше… дальше Саня увидел, как у неё опять всё замечательно с Чепурновым. Парочка голубков. Просто-таки идиллия. Даже вон пирожки ему печёт. А ведь Вике говорила, что жить без него, без Сани, не может. Да говорила ли? Первушина и наврать может, с неё станется. Та ещё дура. В любом случае, вот она – цена её словам. И какой тогда смысл с ней объясняться? Пусть всё катится к чёрту! И Загорецкая со своим дружком. А он забудет её. Пару месяцев осталось, а там уж они разбегутся навсегда и пути их вряд ли ещё где-то пересекутся. Ну а то, что было, останется для обоих маленьким безумием, дурным наваждением, о котором они потом и не вспомнят. Уж она-то точно.