Сергей Мавроди - Сын Люцифера

— Я никогда ни перед кем не унижаюсь, — глухо выговорил Хмелевский, уставясь в пол. Лицо у него пошло красными пятнами.

— Ну-у-у, Лев Леонидович!.. — насмешливо протянул мужчина. — Это Вам только кажется. Эк Вы куда хватили! Не унижается он никогда!.. Ну надо же!.. Какие мы гордые!..

Может, Вы на Луне живете? А? Или на необитаемом острове? — он остановился, презрительно разглядывая Хмелевского. –

Вы живёте в обществе! Среди людей. А значит, подчиняетесь его законам. Законам этого общества, — назидательно произнес он. — "Подчиняетесь"! Всё! Этим всё сказано. На этом вся Ваша гордость и кончается.

Остановит Вас сейчас на улице любой милиционер, заведет в отделение, продержит пару часов с бомжами в обезьяннике, а потом ещё заставит до трусов при всех раздеться и карманы все вывернуть. После чего в лучшем случае процедит сквозь зубы: "Ладно, катись давай отсюда! Радуйся, что у меня сегодня настроение хорошее. Некогда мне тут с тобой возиться. Давай, проваливай!"

И убежите, как заяц, и будете ещё судьбу благодарить, что ноги унесли и так дешево отделались.

Вот и вся Ваша "гордость"! Всё Ваше "достоинство".

Да просто Вас любой прохожий сейчас на улице обхамит, козлом или сволочью обзовет, или, скажем, жену Вашу оскорбит — что Вы будете делать? На дуэль его вызовите? В драку полезете? А если их несколько?.. Подростки какие-нибудь бритоголовые с цепями?.. — мужчина окинул Хмелевского пренебрежительным взглядом. —

"Достоинство"! Нет у современного человека никакого достоинства! Всё это игра! До первого жёсткого столкновения с реальностью.

Просто большинство людей настолько никчемны и ничтожны, что реальность они вообще не интересуют, она их попросту не замечает, так что и столкновений у них с ней обычно никаких не происходит. Т а к вот и пребывают они зачастую всю свою жизнь в счастливом неведении. Чего же на самом деле все их "честь и достоинство" ст о ят. Так и пыжатся всю жизнь и гордых из себя изображают. Не подозревая даже, что стоит только…

Что вся их защита — это их незаметность. Серость, шаблонность. Неотличимость от других, таких же точно инфузорий, рядовых членов социума. Поэтому, когда судьба выхватывает из толпы очередного бедолагу, есть шанс, что именно Вы ей под руку не подвернетесь. Все же одинаковые, какая ей разница, кого хватать?

Но вот Вам, Лев Леонидович, не повезло! — мужчина посмотрел Хмелевскому прямо в глаза и издевательски расхохотался. — Как раз Вы-то ей сейчас под руку и попались!

Так что есть прекраснейший шанс доказать на деле, чего стоят Ваши, так называемые, "честь и гордость". Ах да, еще же и "достоинство"!.. Как я мог забыть!

Что они все Вам сейчас хором подсказывают? Что лучше? Пара минут унижения, о которых никто никогда не узнает, — мужчина сделал многозначительную паузу и послал Хмелевскому очередную обаятельную улыбку, как бы подчеркивая значимость и весомость своих слов. Договор, мол, остается в силе! Никто и никогда! — или позор и поломанная жизнь?

И это ведь еще мягкий вариант! Здесь у Вас хоть выбор есть! В той же милиции с Вами бы вообще не церемонились! Просто поиздевались бы вволю, а потом вышвырнули на улицу — иди, жалуйся! Обращайся в суд. Рассказывай всем там всё во всех подробностях, во всех деталях, всему свету, в надежде отсудить хоть три рубля. Ибо именно столько у нас честь и достоинство стоят. У нас же правовое государство!

Ладно, короче, некогда мне тут с Вами разговаривать, время терять! — мужчина резко поднялся с кресла и остановился перед Хмелевским, небрежно похлопывая поводком о полураскрытую ладонь левой руки. — Раздевайтесь поживее догола, потом надевайте ошейник — и к ноге, на четвереньках! Лаять будешь по моей команде: "Шарик, голос!"

— Кто это у тебя был? — удивленно спросила жена, заходя в комнату. — Я даже не видела, когда он пришел!.. Что это с тобой?!

— Ничего, — пряча глаза и тяжело дыша, с усилием пробормотал красный как рак Хмелевский. — Разговор тут был… не совсем приятный …

— А что это у тебя? — жена бросила любопытный взгляд на кассету, которую ее муж судорожно сжимал в руках.

— Да так… по работе!.. — поспешно ответил тот, чисто рефлекторным движением пряча кассету за спину.

— Можно взглянуть? — жена подошла ближе.

— Убирайся!! Немедленно убирайся отсюда! Вон!! — в бешенстве заорал Хмелевский, брызжа слюной и топая ногами. — Мне надо побыть одному, — он упал в кресло, сгорбился и закрыл лицо руками.