Майкл Морпурго - Слушай Луну

Потом где-то впереди, вдалеке, там, в темном конце этого мрачного туннеля, вдруг заиграла музыка. Мелодия была мне не знакома, но это было не важно. Это была музыка, и чем ближе я подходила, тем громче она звучала. Граммофон, как выяснилось, скрывался в уголке, притиснутый к стальному корпусу китокорабля. Сталь была здесь повсюду, куда ни погляди, – над головой, под ногами, за паутиной трубок и трубочек. Некоторые мужчины подпевали в такт музыке, мурлыкали без слов или насвистывали. Проходя мимо них, я вдруг каким-то образом поняла, что все они поют для меня, что это их способ поприветствовать меня на борту их корабля. После этого мне уже не досаждали ни вонь, ни любопытные взгляды.

Мой моряк остановил меня, отодвинул какую-то занавеску и, положив руки мне на плечи, втолкнул в крохотную каморку, размером не больше шкафа, с узкой койкой и несколькими полками. Там с трудом можно было повернуться. Он сунул мне в руки одеяло и длинную рубаху и знаками велел переодеваться, а сам вышел и задернул за собой занавеску. Я вдруг почувствовала, что пол у меня под ногами задрожал. Потом я догадалась, что мы движемся, что весь корабль вокруг меня стучит и грохочет. За занавеской все так же играла музыка и пели матросы.

Я стащила с себя мокрую одежду и натянула рубаху, которая оказалась такой длинной и широкой, что повисла на мне, как палатка. И тут я с ужасом поняла, что больше не держу плюшевого медвежонка, что, видимо, я в какой-то момент выпустила его из руки, оставила на рояле, уронила в море или забыла на спасательном плоту, который привез меня на этот китокорабль.

Где-то, каким-то образом, я его потеряла. И никогда больше его не увижу. Никогда в жизни я не чувствовала себя такой опустошенной и одинокой, как тогда, в тот момент. Я ничком легла на кровать, натянула на себя одеяло, уткнулась лицом в подушку и пожалела, что не умерла. А потом заснула, и сколько спала, я не знаю.

Когда я проснулась, рядом с моей койкой на раскладном стульчике сидел мужчина в фуражке и кожаном плаще и читал книгу. Я села. Он увидел, что я проснулась, и закрыл книгу. Я почувствовала, что на меня откуда-то капает, и вскинула голову, чтобы посмотреть. Капля упала мне на лицо. Мужчина улыбнулся, наклонился ко мне и принялся вытирать мои щеки и лоб носовым платком. Он делал это очень осторожно и с улыбкой.

– Не беспокойся, – произнес он. – Это не дырка в лодке. Это то, что по-английски, если не ошибаюсь, называется «конденсация». Мы сейчас находимся под водой, поэтому воздуха у нас тут немного, а тот, что есть, влажный и сырой, насыщенный влагой – маленькими капельками воды. Нас тут сорок пять человек, и все мы дышим этим воздухом, к тому же мы теплые. Наши тела выделяют тепло. А ведь есть еще и двигатели, которые выделяют тепла очень много. Поэтому внутри лодки немножко идет дождь. Конденсация. – Он взял со стола тарелку, на которой лежал кусок хлеба и колбаска, и дал ее мне. – Вот, – сказал он. – Тут кое-какая еда. Прости, ее не очень много и она не очень вкусная. Если честно, она ужасная. Но ничего другого у нас нет, а ты наверняка голодная. Думаю, когда ты голоден, вкус еды не имеет такого уж большого значения.

Тут я заметила, что хлеб покрыт каким-то странного вида белым мохнатым пухом.

– Это хлеб, честное слово, – продолжал мужчина, сдвигая на затылок свою фуражку, – и довольно неплохой, но мы называем его кроликом. Думаю, ты догадываешься почему. Он похож на мех на белом кролике. Хлеб обрастает плесенью из-за сырости. Это грибки, вроде тех, что в лесу. Они не вредные. Немного попозже мы дадим тебе горячего супа, вкусного горячего супа, чтобы ты смогла согреться.

Он говорил очень медленно и с сильным акцентом, но без ошибок.

– Ты, наверное, с «Лузитании»? Это так?

Я ничего не ответила, не только потому, что не понимала, что он говорит, но и потому, что знала: голос меня не послушается и, сколько бы я ни старалась, мне не выдавить ни слова в ответ.

– Крайне печальное событие. Столько человеческих жертв – это весьма прискорбно, и «Лузитания» была прекрасным кораблем. Хочу сказать, что твой корабль потопила не моя подлодка, но и моя тоже могла бы. Я сделал бы то же самое. Мой отец всегда говорил мне: «Никогда не извиняйся, никогда не объясняйся». Думаю, он был прав, но только наполовину. Я не стану извиняться, но все-таки объяснюсь. Война есть война. «Лузитания» была пассажирским лайнером, предназначенным только для перевозки пассажиров. Но она перевозила оружие, боеприпасы и солдат из Америки в Англию, что, конечно, против правил войны. Даже на войне должны быть правила.