Максим Жук - Путь к Замку, или Курс лекций о Франце Кафке

В 1963 году в Ленинграде на Международной конференции по проблемам современного романа писатели Жан-Поль Сартр, Натали Саррот, Ален Роб-Грийе, их немецкие и итальянские коллеги открыто возражали против бессмысленного осуждения советским литературоведением творчества Джойса, Пруста и Кафки. Когда Константин Федин в своей речи с трибуны стал повторять пропагандистские штампы о декадентской троице, Сартр сказал прямо: «Очень часто я замечаю, что те, кто характеризует этих писателей как декадентов, вообще ничего из их произведений не читали» 161 161 Роман, человек, общество. На встрече писателей Европы в Ленинграде // Иностранная литература. Л. 1963. №11. С. 244. .

Почва для появления Кафки на русском языке была подготовлена и этими событиями и общей идеологией хрущевской «оттепели». В итоге, в 1964 в январском номере журнала «Иностранная литература» появились новеллы «Превращение», «В исправительной колонии» и десять прозаических миниатюр. Это произошло ровно через 40 лет после смерти их автора.

В 1965 году был опубликован знаменитый 616-страничный «черный том» Франца Кафки, куда вошли роман «Процесс» и 41 новелла и притча. Впрочем, по словам Евгении Кацевой, переводчицы дневников Кафки, большая часть тиража была отправлена в страны социалистического лагеря.

У советских читателей, наконец-то познакомившихся с творчеством писателя в 1960-е годы, уже сами названия его произведений («Приговор», «В исправительной колонии», «Процесс») неизбежно вызывали прямые ассоциации с живой историей их страны.

Согласно легенде, один из знаменитых советских переводчиков считал, что название романа «Замок» следует переводить как «Кремль». Именно поэтому в 1960-е годы появляются крылатые фразы: «с Кафкой по жизни», «Кафка за Кафкой», «в гостях у Кафки», «Кафка Корчагин», «по Сеньке и Кафка» и, конечно, «мы рождены, чтоб Кафку сделать былью». На авторство последнего, самого знаменитого, выражения претендуют художник-концептуалист Вагрич Бахчанян, поэт Арсений Тарковский и литературовед Зиновий Паперный. Позже оно стало строчкой стихотворения Игоря Губермана:

Не будет никогда покрыто пылью

высоких наших жизней попеченье:

мы родились, чтоб Кафку сделать былью

и выполним свое предназначенье 162 162 Губерман И. Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью // Апрель: Литературно-художественный и общественно-политический альманах. Вып. 6. М.: Известия, 1992. C. 31. .

В 1968 году в журналах «Вопросы литературы» и «Звезда» были опубликованы фрагменты кафкианских дневников и «Письмо отцу». Однако все публикации произведений писателя обязательно, по выражению Евгении Кацевой, «конвоировались» статьями советских литературоведов, вынужденных объяснять читателям, что Кафка уходит «от исследования тех сложных общественных причин, которые порождают враждебные отношения человека и общества в капиталистическом мире» 163 163 Сучков Б. Мир Кафки // Кафка Ф. Роман, новеллы, притчи. М.: Прогресс, 1965. C. 31. . Без этих идеологических пролегоменов издание кафкианского наследия в СССР было невозможным. Кроме того, их писали профессиональные филологи, которые многим пожертвовали, чтобы советский читатель смог прочитать книги «антисоветского» писателя.

Лев Копелев отметил трагический парадокс в кафкианских судьбах советских критиков прозы Франца Кафки: Дмитрия Затонского, Бориса Сучкова, Евгении Книпович, Владимира Днепрова. Все они были образованными интеллигентными людьми, которые в 1930—40-е годы непосредственно или косвенно столкнулись с кошмаром сталинских репрессий. Критики кафкианской прозы обладали достаточным вкусом и образованием, чтобы понимать ее глубину и ценность. Но, чудом уцелев в мясорубке террора, они, видимо, боялись повторения этого нечеловеческого опыта для себя.

«Отец Дмитрия Затонского, старый большевик, народный комиссар просвещения Украины, был арестован и погиб в 1937 году; вся его семья отправлена в ссылку. Борис Сучков был в 1947 году директором издательства „Иностранная литература“. Его арестовали, пытали: „признайся, что ты американский шпион и хотел убить Сталина“. Особое совещание приговорило его к двадцати пяти годам лишения свободы. Семь лет он провел в тюрьмах и лагерях. Евгения Книпович в юности была приятельницей Александра Блока, принадлежала к элитарной петербургской богеме. Ее никогда не арестовывали, однако во время войны в статье о дневниках немецких солдат она осмелилась рассуждать о том, что эти парни, по сути, обыкновенные молодые люди, но порочное воспитание и злодейская государственная власть превратили их в преступников. Статью и ее автора грубо обругала „Правда“ за „объективистское, вредное обеление врага“, и несколько лет Книпович была опальной. Владимир Днепров почти двадцать лет был в заключении и ссылке как „враг народа“. После судебной реабилитации в 1956 году он не был восстановлен в партии, потому что его фамилия значилась в числе врагов партии, названных в „Кратком курсе истории КПСС“. Даже в годы истовой „десталинизации“ (1961—1963) искренний, усердный и способный догматик Днепров так и не был восстановлен в партии, несмотря на его неоднократные убедительные ходатайства» 164 164 Копелев Л. Указ. соч. .