Тамара Лисицкая - Тихий центр

— Стоите! Курлычите! — Оля всплеснула пальцами, истерично хохотнула. — Прямо картина маслом! Что? Думаете, у вас что-то получится? Да ни хрена у вас не получится! Думаешь, ты ему нужна? Да ему никто не нужен, кроме работы! А еще он все время сбегает! Из Москвы сбежал сюда, от меня сбежал в офис, и от тебя сбежит! Да от тебя любой сбежит! А ты? Ты думаешь, ты ей нужен? Да она же цепляется хоть за кого-нибудь! Да кто о ней помнит, кроме богини из первой квартиры! А через десять лет она сопьется так же, как и ее мамаша!

Таня быстро ушла домой. Вадим еще постоял, холодно гладя на бушующую Олю, потом удалился к себе, захлопнул дверь. Оля покричала еще чуть-чуть, проклиная мир, потом ткнулась в недостроенную квартиру к Игорю, но там никого не было. И Юлька не отвечала даже после пяти звонков. Это был какой-то ад.

Ночью Настя Вторая пробралась в комнату Алешеньки. Тот не спал, у них уже давно были ночные разговоры обо всем, Алешенька несколько раз пытался нарисовать Настю, но получался всегда кот.

— Алешка, а где твоя Настя?

— Не знаю.

— Она ничего не сказала. Тебе говорила что-нибудь? Что уедет?

— Нет.

— Странно.

Настя Вторая помаялась, глядя в окно. Ну куда могло унести эту дуру? Напилась вчера, натянула самую короткую юбку… Где сейчас? Что с ней?

— Насть, а я стихотворение сочинил!

— Подожди, Леха… Сейчас…

Настя Вторая набрала Настю Первую. Конечно, не отвечает. Набрала еще и еще раз. Алешенька с тревогой наблюдал.

— Настя? Это Настя.

— Ну, чего тебе?

— Ты где?

— Я где? — Настя Первая как будто огляделась, слышно было, что она куда-то идет. — А где это я? А я в отдельной квартире! А только что была в постели с шикарным мужиком! А сейчас я сижу на его кухне за барной стойкой, допиваю ликер, и рядом со мной стоит кофеварка, которая стоит триста баксов! Настя Вторая помолчала, собираясь с мыслями. Было холодно.

— И что, хорошо тебе?

— Зашибись как хорошо!

— А мы туг волнуемся, между прочим!

— Можете больше не волноваться, я к вам не вернусь.

— То есть?

Алешенька подполз поближе, чтобы продемонстрировать очередной шедевр, но Настя Вторая его остановила:

— Ты это серьезно?

— Ага! Серьезнее не бывает!

Гудки.

— Ну, как она там? — прыгал Алешенька. — Скоро приедет? Привезет что-нибудь вкусное?

Игорь ночевал в милиции. Его подобрали во время объезда, долго ругались, поскольку Игорь был и тяжелый, и пьяный, и волосатый, и грязный. Оставили спать прямо на полу обезьянника. Никто ему не звонил. Никто его не искал.

Всю следующую неделю наступала весна. Вадим зависал на службе, отчаянно борясь с обстоятельствами. Обстоятельства были не в пользу, и компаньон начал потихоньку вывозить свои вещи. У него еще были планы, ему хотелось мести, но все не предоставлялся случай. Но компаньон знал — кто копит свою ненависть, не расплескивая ее по пустякам, тот получает в конце концов зеленый коридор.

Таня видела, что дела идут не ахти, и помогала как могла. Она изучала документацию, вгрызалась в законы и нормы, искала в Интернете новые справки и способы выхода из тупиковых ситуаций, в которые ситуация упрямо вела компанию Вадима. Каждый день ездила навещать девочку Дашу. И в салон красоты. И чем больше она навещала салон красоты, тем сильнее ей хотелось прижать к себе девочку Дашу и зажить нормальной жизнью, полной легитимной любви к ребенку. А чем больше она смотрела на девочку Дашу, тем больше ей хотелось быть красивой, сильной и успешной, чтобы обеспечить счастье этой крошечке и себе. Если никто не берется обеспечить твое счастье, значит, ты должен обеспечить его себе сам.

Светлана Марковна целыми днями лежала на белом диване и осознавала себя новую. С ней произошли удивительные перемены. Во-первых, ей еще отчаяннее захотелось жить она поняла, как много еще не успела, — вот, хотя бы пожить в аристократическом интерьере. Интерьер — это пустое, это совершенно несущественно в контексте происходящих с ней событий. Но это такой мощный катализатор новых слез. А слезы вели только к уплотнению характера. И к понимаю задачи: пожить еще, причем пожить сочно, компенсируя недополученное. А еще у Светланы Марковны вдруг осязаемо уменьшилась ее личная многолетняя опухоль, ее ощущение катастрофической нереализованности. Теперь на все вопросы совести, зачем она родилась актрисой, у нее появился ответ. Она еще и еще раз прокручивала свое сумбурное, нервное, горячее выступление перед камерой и терзалась уже другим: не то сказала, надо было вот это сказать, и вообще безобразие, почему не дали хороший, готовый текст… Но это были уже совсем другие проблемы, они злили и оживляли. И они давали ей право думать, что… не просто так она уйдет со сцены… Что-то останется… Горько уходить. Но уходить бесследно еще горше.