Дятлов не привык к длительной работе. Он мог за ночь легко написать целый газетный подвал, зная, что завтра статья попадет в машбюро, потом — к ответственному секретарю, который зашлет ее в типографию, а там она станет на газетную полосу. Если что-то вышло не так, ему подскажут, поправят в гранках, но нужную статью непременно напечатают.
А у книги не было никаких гарантий. Неофициальное предложение, переданное из вторых рук, мог посчитать гарантией только энтузиаст, не смыслящий в издательских делах.
И Дятлов сгубил себя раздумьями. К брошенной работе он не вернулся, но стыд заставил его говорить в редакции, что все идет нормально. Лгать было легко. Он понял о себе все, что полагается понимать на четвертом десятке жизни. Он обыкновенный. Его очаровали чужие мечты, чужой успех и чужое дело, а сам он был и остался одиноким.
…В комнате совсем стемнело. Он включил настольную лампу. В окне отразилась освещенная часть стола с перекидным календарем и ярко блестящим черным боком телефона.
Он позвонил на станцию «скорой». Номер был занят. В этот час туда было трудно пробиться. Он подумал, что снова опоздал к купанию Ленки, и, представив круглое, курносое лицо дочки, ее возню в ванной, хлопанье ладонями по воде, почувствовал тихую радость. Захотелось скорей идти домой, взглянуть, как она спит на спине с поднятыми выше головы руками.
Но Дятлов не хотел откладывать разговор с Павловичем. Сегодня он спасал клуб, спасал тех, кто никогда толком не считался с ним, кто видел в нем тусклого середнячка, кто бросил его, как только в нем отпала нужда… Он добьется спасательных работ в затопленном стволе. С той минуты, как к нему обратились шахтостроители, Дятлов решил действовать. У него было совсем немного личных решений, в которых бы он не был связан внешними обстоятельствами.
Наконец он дозвонился. Павлович снова уехал на вызов. Дятлов оставил свой номер и сказал, что у него срочное дело. «Сейчас он мне позвонит, и пойду», — сказал про себя Дятлов, и ему было хорошо.
Он раскрыл окно. С улицы пахнуло холодноватой сыростью увядающих листьев. Через дорогу был сквер. Освещенный из окна, стоял клен с темной кроной, как будто окруженный светлым ореолом.
Донесся со стороны Сенного рынка трамвайный стук, кто-то легконогий пробежал внизу и остался в тени, словно пробежал заигравшийся допоздна ребенок, и сделалось тихо. За сквером яркой волной расходилось в вышину дыхание городского центра, отнимая у вечера огромный купол пространства и растворяясь где-то в фиолетово-зеленом небе.
Незримое сильное движение ощущалось в этой ранней ночной поре, когда день уже прошел и унес свою ледяную планомерность, уступив теплоте зажженных окон, смутным ожиданиям и человеческой слабости. Было несколько часов до глухой ночи. В них чудился мираж юной, еще не прожитой жизни, которая вечно идет рядом с реальным существованием, прекрасно обманывая наше сердце. В такие часы кажется многое, словно в них заключен радостный утешитель. А пролетают они тысячами!
Сколько простоял Дятлов у окна, это неважно. Ему стало зябко, и он закрыл рамы, посмотрел на телефон и сел к столу, взяв тонкую папку.
На папке был приклеен белый прямоугольник с напечатанным текстом:
«Донесение о работе подразделений 4 ВГСО по ликвидации последствий внезапного выброса угля и газа на шахте №… треста… 14–21 мая 195… года».
Он раскрыл папку и механически пробежал глазами по серым машинописным строчкам.
«14 мая 195… года в 15 часов 30 минут дежурным 1 взвода ВГСО т. Редько получено извещение по телефону от главного инженера шахты №… т. Рымкевича В. А., что в забое центрального бремсберга пласта Л8-I произошел выброс. На аварийном участке в зоне внезапного выброса находилось пять человек».
— Рымкевич? — спросил себя Дятлов. — Интересно… — Но, подумав, он решил, что в этом нет ничего интересного. То, что много лет назад управляющий работал вместе с отцом Морозова, никак, к сожалению, не связывалось с замыслом Дятлова. Вполне возможно, что Рымкевич и не вспомнит давней аварии, слишком много других событий наслоилось на нее, и она теперь живет только в этой картонной папке, потерявшей за давностью лет всякую ценность.
Дятлов вспомнил, как она легко и случайно досталась ему. Она лежала первой в высокой стопке таких же пыльных папок, загромождавшей целый угол архива горноспасательной части. Он готовил репортаж, ему хотелось прочитать документы, но день уже заканчивался, и сопровождающий Дятлова скучающий аполлон в темно-синей форме с двумя маленькими звездочками в петлицах предложил взять из стопы хоть сто донесений, все равно срок хранения истек и их не сегодня-завтра сожгут. И Дятлов стал владельцем трех папок.
Читать дальше