Святослав Рыбас - Варианты Морозова

— Константин, сейчас же садись!

В минуты раздражения мать всегда называла его полным именем, подчеркивая накаленность события.

— Мам, меня ждет товарищ, — сказал Костя. — Я и так опаздываю.

— Кто этот товарищ? — спросила мать. — Тебя целыми днями нету дома, отцу ты безразличен… — Она бросила в мужа первый камень и замолчала, ожидая результата.

Петр Григорьевич поглядел на вошедшую бабушку и улыбнулся:

— Мама, без тебя у нас цыганский табор…

— Ба, меня ждет товарищ. Он голодный, — Костя подошел к бабушке, она должна была его понять.

— Позови его к нам, — сказала она.

— Позови, — повторил отец. — Хотя бы за ужином будешь дома.

— Наконец-то подал голос! — заметила мать.

— Он далеко. Мы договорились, что я пойду к нему, — сказал Костя бабушке. Ему не хотелось обращаться к отцу.

— Долго же мы собираемся, — проворчал дед. — Кто хочет есть, пусть садится, а кто не хочет — не упрашиваем…

— Я пойду, — шепнул Костя бабушке. — Я не могу его позвать.

— Ну иди, Костик.

— Куда ты, Константин?! — воскликнула мать. — Садись ужинать! Через пять минут ступай на все четыре стороны… — Она повернулась к отцу: — Не понимаю, что происходит в этом доме? Кто глава семьи?

— Перестань, — сухо сказал отец.

— Ты хочешь, чтобы я махнула на сына рукой, как ты? — раздраженно спросила она. — Думаешь, твоя пощечина не ранила меня? Нет, так жить невозможно! Бедный Костя, бедный мой мальчик! — Мать со слезами на глазах обняла Костю и опустила голову ему на плечо. — Сломают тебе жизнь этим переездом, чувствую — сломают… Господи, что же делать!

Она была маленького роста, тогда еще совсем молодая, тридцати пяти лет от роду. Наверно, она, говоря о сыне, сетовала и на свою судьбу, нелепо распорядившуюся жить в Старобельске, к чему мать не была готова. Она не любила родителей мужа. Свекор был злой старик, а свекровь казалась насквозь фальшивой со своими ласковыми словечками и желаниями всем сделать добро. Привыкшая к самостоятельной жизни, к своей квартире, к своим подругам, таким же, как и она, женам горных инженеров, мать оказалась в чужом доме, где ее ждало глухое будущее. Переезд вырвал ее из привычного круга. В Старобельске она ничего не могла, не умела и не хотела. Здесь можно было умирать, но не жить. Здесь все было отвратительно, и прежде всего был отвратителен ее безвольный муж, пишущий никчемные рассказы, чтобы не замечать, что делается вокруг, не замечать ее страха, растерянности бабки и молчаливого презрения сына. Она не могла смириться с тем, что для нее уже все кончено. И она была постоянно раздражена, слезлива, неприятна, как всякий бестолково суетящийся человек.

Обняв Костю, она не думала, что делает это для того, чтобы оторвать его от бабушки, а между тем обнимала сына именно для этого. Но что ей оставалось?

— Ну, мама, — укоризненно сказал Костя. — Никто мою жизнь не сломает. Я не маленький.

Он отстранился от нее. Он не мог понять, чего от него хотят, и чувствовал лишь одну несвободу, на которую его обрекали родители своим жалким состоянием. Они порывались его жалеть, потом поучали, потом ссорились друг с другом; он был для них вещью в каком-то неподвижном мире мертвых вещей.

«Надо скорее бежать к Вере», — промелькнуло у Кости.

— Иди сюда! — строго сказал ему отец. — Мать дело говорит: сперва поужинай.

— Меня ждет товарищ, — угрюмо произнес Костя.

— Ты попроси папу, — сказала бабушка. — Попроси, Костик. Он тебя отпустит.

Она подсказывала ему выход, и отец с надеждой улыбнулся, глядя на сына своими виноватыми глазами.

Костя молчал.

— Попроси, Костик, — повторила бабушка.

Возможность примирения уже витала в комнате, и все смотрели на Костю, объединенные наконец-то одним желанием.

Прерывисто жужжала севшая на липучку муха.

Костя медленно подошел к столу, сел и опустил на колени газетный сверток. «Крокодил!» — подумал он об отце.

Семья ужинала в молчании, лишь слышался стук вилок и гневное жевание деда.

«Она уже ушла, — сказал себе Костя. — Завтра она уезжает».

— Спасибо, я уже наелся, — тихо произнес он.

Мать вздохнула, выразительно поглядела на Петра Григорьевича и покачала головой.

— Ну иди, — поспешно сказала бабушка.

— Постой, — вымолвил отец.

— Ничего, иди-иди, — улыбнулась бабушка. — Я здесь главная.

— У Константина есть родители! — заметила мать.

Однако Костя не слышал остального разговора, он вылетел из комнаты.

Он испытывал унижение и тоску. Он жаждал освободиться от всех. От родителей, Старобельска, своей беспомощности.