Рой Якобсен: Чистая вода

Лодка водолазов дрейфовала у противоположного берега. Одетые в ярко-оранжевые комбинезоны, они стояли, перегнувшись через борт, и тянули трос. Поодаль, чуть к северу, где горы переходили в предгорья, чернели развалины старого хутора. Юн дошел до него и ползком забрался внутрь бывшего дома – хотел посмотреть, что делают водолазы.

Он подобрался к ним совсем близко, прячась за замшелыми стенами, лег и пристроил ружье, уперев его в балку сгнившего пола. Громкие голоса водолазов далеко разносились в тишине. Трос выползал из серебристой воды, как склизкий червь, – судя по всему, они пытались убрать крепеж старого водопровода.

Вдруг под штевень лодки вплыло что-то темное, и водолазы перестали выбирать трос. Оборвали разговор. Один, вскрикнув, бухнулся на дно, другой отвернулся.

Юн вскочил на ноги, схватил ружье, приник к прицелу и увидел, что темное пятно напоминает человека. В голове стало тихо, совсем тихо. Юн осел на землю, прямо в кусты, буйно разросшиеся на месте бывшего пола. Он слышал шум воды в горах, тихий шелест ветра в листве берез, видел огромный купол неба, чайку вдалеке над морем, горы – и все равно не мог осознать, что все это происходит с ним наяву.

Спустя какое-то время он поднялся на ноги. Водолазы тоже. Они стояли в лодке и тихо переговаривались. В воде под ними колыхалось что-то, похожее на белое тело; виднелись рука, пальцы и темная шевелящаяся масса, волосы, должно быть.

Юн нервно хихикнул, потряс головой, поморгал, но картина не изменилась.

Водолазы перешли от слов к делу: один стал осторожно выбирать трос, второй втащил на борт мешок с песком, служивший грузилом для трубы. Описав широкую дугу вокруг тела, они подцепили багром старый крепеж, отсекли оба конца от бухты троса, обвязали ими мешок с песком, затянули узел и сбросили все это в воду – ему было видно каждое их движение. Пятно под штевнем пропало.

Тишина над озером сгустилась. Водолазы сидели в лодке и курили. Потом погребли дальше, как будто ничего не случилось.

По лужам и мокрой траве Юн ужом проскользнул на задворки разрушенного хутора. Прополз по камням, крадучись поднялся выше, в березняк – и скрылся из поля зрения водолазов.

Домчался до дома. Его записка по-прежнему лежала на кухонном столе, никто ее не прочитал. Слюна во рту отдавала соленым железом, одежда воняла потом и болотом. Всю дорогу у него было дело – надо было бежать. Теперь он стоял неподвижно, зато внутри все клокотало.

– Даже сейчас тебя дома нет, – с упреком сказал он в камеру. – Какая же ты сестра, если вечно занята, где-то пропадаешь?

Юн отшвырнул гусей, ружье и стал бегать кругами перед мертвым объективом. Он плакал, выл от страха и отчаяния – кто-то преследует его. Пометавшись так с полчаса, Юн рухнул на стул и провалился в сон, но через минуту снова вскочил, стал раздеваться.

Он посмотрелся в зеркало, потом поглядел в окно – день был чудесный, похоже, один из лучших дней этой осени, – на гусей, на застывшую на разделочном столе кровь, на новое ружье, видеокамеру… Да, здесь его дом – что с Элизабет, что без нее. И тут все как всегда. Все спокойно. Можно ложиться спать.

И когда поздним утром отворилась входная дверь, он был далеко. Ни ее шагов по коридору, ни шороха, когда она снимала и вешала пальто, ни приглушенного шума, пока проверяла огонь в печи и нашаривала под скамьей тапочки, ни шарканья войлочных подошв по ступеням, ни, наконец, тихого скрипа двери в ее комнату – ничего этого он не слышал.

Она сидела на краю кровати, когда Юн открыл глаза. Низкое солнце светило в окно, выходящее на юг: день клонился к вечеру.

– Пора вставать, так ты до ночи проспишь, – по-матерински сказала она. – И что ты делаешь в моей постели, кстати говоря?

Он оглядел комнату, потом пристально посмотрел на сестру, проверяя, не заметит ли в ней снова перемен. С Элизабет это вечная история, она как ртуть, с детства такая непостоянная – куда ветер дунет, туда и она. Теперь ей за тридцать, за ней не поспеть, тем более ему. Он и сам не меняется, и в жизни его ничего не переиначивается, и любит он то же. что любил всегда, и бережет свою любовь.

– Ты кричал, – сказала она. – Кошмары снились?

– Да…

Он не помнил точно.

Губы у нее припухли, глаза блестели, щеки пылали, все как обычно после ночи с Хансом. Волосы у Элизабет всегда были длинные, она их заплетает в косы, складывает узлом под шапкой или оборачивает полотенцем. Сейчас она расчесала их, и они лежали на ее круглых плечах, словно пышные сугробы. В свете солнца волосы напоминали нимб, и она была похожа на ангела. Ну почему ей любой ценой надо сбежать с острова? Почему она не может, как их родители, дед и бабушка и сам он, Юн, успокоить свое сердце здесь?