Чарли подождал — сердце отмерило два-три удара — и спросил:
— Фред!.. А ты что собираешься делать дальше?
— Побуду тут ещё немного. Набью с десяток птичьих чучел для наших, местных. А потом заведу свою консервную коробку, выведу её на новое супершоссе и помчусь. Куда? Да никуда. Куда-нибудь… И прости-прощай, Чарли Мур…
— Спокойной ночи, Фред. Желаю тебе поспать…
— Что-о? И пропустить Новый год в середине июля?..
Чарли отправился своей дорогой, голос за ним затих. Он добрался до парикмахерской, где за зеркальной витриной удобно устроились на трёх креслах три клиента и над ними склонились три усердных мастера. Машины, пробегающие по шоссе, бросали на всё это яркие блики. Будто между парикмахерской и Чарли плыл поток гигантских светлячков.
Чарли вошёл в салон. Все обернулись к нему.
— Есть у кого-нибудь идеи?..
— Прогресс, Чарли, — сказал Фрэнк Мариано, продолжая орудовать гребёнкой и ножницами, — вот это идея, которую не остановишь никакой другой идеей. Давайте выдернем этот городишко со всеми потрохами, перенесём и вкопаем у новой трассы…
— В прошлом году мы прикидывали, во что бы такое обошлось. Четыре десятка лавок — три тысячи долларов в среднем, чтобы перетащить их всего-то на триста ярдов…
— Накрылся наш гениальный план, — пробормотал кто-то сквозь горячий компресс, задавленный неотразимостью фактов.
— Один хороший ураган — переедем бесплатно…
Все тихо засмеялись.
— Надо бы нам сегодня отпраздновать, — заявил человек из-под компресса. Он сел прямо и оказался бакалейщиком Хэнком Саммерсом. — Выпьем по маленькой и погадаем, куда нас занесёт через год в это же время…
— Плохо мы боролись, — сказал Чарли. — Когда всё только начиналось, нам бы навалиться всем миром…
— Какого чёрта! — Фрэнк состриг у клиента волос, торчавший из большого уха. — Если уж времена меняются, то и дня не проходит, чтобы кого-то не зацепило. В этом месяце, в этом году пришёл и наш черёд. Следующий раз нам самим что-нибудь понадобится, и плохо придётся кому-то другому. И всё во имя Великого Американского Принципа Давай-Давай… Послушай, Чарли, организуй отряд добровольцев. Поставьте на новом шоссе мины. Только поосторожнее. А то будешь пересекать проезжую часть, чтоб заложить взрывчатку, и запросто угодишь под какой-нибудь грузовик с навозом.
Опять засмеялись, но быстро смолкли.
— Посмотрите, — сказал Хэнк Саммерс, и все посмотрели. Он говорил, обращаясь к засиженному мухами отражению в стареньком зеркале, как бы пытаясь всучить зазеркальному близнецу половинчатую свою логику. — Прожили мы тут тридцать лет, и вы, и я, и все мы. А ведь не помрём, если придётся сняться. Корешков-то мы, помилуй бог, глубоких не пустили… И вот выпускной вечер. Школа трудностей выкидывает нас под зад коленом безо всяких там «извините, пожалуйста» и «что вы, что вы, не стоит». Ну что ж, я готов. А ты, Чарли?..
— Я хоть сейчас, — сообщил Фрэнк Мариано. — В понедельник в шесть утра загружаю свою парикмахерскую в прицеп — и вдогонку за клиентами со скоростью девяносто миль в час!..
Раздался смех, похожий на последний смех дня, и Чарли повернулся величественно и бездумно и вновь очутился на улице.
А магазины всё ещё торговали, и огни горели, и двери были раскрыты настежь, славно хозяевам до смерти не хотелось домой, по крайней мере пока течёт мимо эта река людей, металла и света, пока они движутся, мелькают, шумят привычным потоком, и кажется невероятным, что на этой реке может тоже настать сухой сезон…
Чарли тянул время, передвигаясь от лавки к лавке, в молочном баре выпил шоколадного коктейля, в аптеке, где мягко шуршащий вентилятор перешёптывался сам с собою под потолком, купил абсолютно ненужную пачку писчей бумаги. Он шлялся как бродяга — крал кусочки Оук Лейна на память. Задержался в проулке, где — по субботам торговали галстуками цыгане, а продавцы кухонной посуды выворачивали свои чемоданы в надежде завлечь покупателя. Наконец добрался он до бензоколонки. Пит Бриц сидел в яме, ковыряясь в грубых потрохах неприхотливого «Форда» модели 1947 года.
Только после десяти, как по тайному сговору, в лавках стали гасить огни, и люди пошли по домам. И Чарли Мур вместе со всеми.
Он догнал Хэнка Саммерса — лицо бакалейщика все ещё излучало розоватое сияние от бессмысленного бритья. Некоторое время они шли неспешно рядом и молчали. Казалось — обитатели всех домов, мимо которых они проходили, вышли на улицу, курили, вязали, раскачивались в креслах-качалках, обмахивались веерами, отгоняя мифическую жару.
Читать дальше