Татьяна Алюшина - Сердце просит счастья

– Серьезно? – саркастически переспросила Мира. – Вот взял и такое про меня понял? – и рассмеялась. – Да мне на самом деле по фиг, понимаешь? – и раздосадованно убрала от себя его руку. – Я не настолько держусь за место в театре и вообще за работу. Это трудно понять актерам, которые стремятся куда-то прорваться, выстрелить, стать известным и ведущим. А я не рвусь, меня вполне устраивает то, что есть. Разве ты этого не понимаешь? С моей внешностью можно прекрасно играть в ТЮЗе, но у меня боязнь зрительного зала, с которой я, откровенно говоря, не собираюсь бороться, хотя мне настойчиво это предлагают. В кино я снялась несколько раз, ты знаешь. Мне понравились такая работа и такой формат, но прямо вот убиваться и давиться за роли, таскаться по всем возможным кастингам и из себя выпрыгивать, чтобы засветиться, я не собираюсь, мне это не интересно и даже стыдно как-то так унижаться. Может, я какая-то странная актриса, а может, и вовсе не актриса.

– Вот все, что ты сейчас сказала, лишь характеризует и подчеркивает твою душевную и духовную чистоту, – уперто стоял на своем Николай.

– О господи! – Вздохнув тяжко, Мира поднялась повыше, оперлась спиной об изголовье, села на кровати, посмотрела с большой иронией на Колю и начала повествовать: – Когда мне было тринадцать лет, я курила, пила крепкий алкоголь, баловалась травкой, материлась, слушала тяжелый рок, принимала участие в драках и избиениях, вполне реально могла и убить, входила в детскую криминальную группировку и была совершенно безбашенной девицей.

Она не рассказала ему про смерть той наркоманки и нападение бомжей, про потерю голоса и как восстанавливалась после того чудовищного разрушения. Лишь дала ему немного информации про свой детский разрушительный нигилизм в самом его реактивном проявлении.

– Это только подтверждает мои слова, – выслушав ее, твердо произнес Ростошин. – Ты смогла преодолеть тяжелый этап своей жизни и вышла из него такой же чистой.

– Коля, Коля, – тяжко вздохнула Мира, наклонилась поближе, положила ладошку ему на щеку и заглянула в глаза. – Ты находишься в каких-то иллюзиях и фантазиях и зачем-то выдумал себе меня такой чистенькой, беззащитной няшечкой, какой я никогда не была. – Она всмотрелась ему в глаза и довольно холодно объяснила: – Я злая, кусачая и язвительная комариха, а не миленькая кукла в кудряшках. Ты что-то перепутал, Коля.

– Мне нравятся мои иллюзии и фантазии, – не отведя глаз от ее цепкого взгляда, шепотом ответил он, улыбнувшись.

– Тогда не плачь, когда придется с ними расстаться, – предупредила она его со всей серьезностью.

– Я тебя люблю, – ответил он ей.

Такая теперь у Миры выстраивалась жизнь.

Как ни поразительно, но Барташов не запретил встречи сына с Мирой.

Она не могла быть ни благодарна за это, ни удивляться, ни пытаться понять, чем он руководствовался, разрешая их с малышом общение – Мира теперь все принимала таким, как выпадало и складывалось, и жила в предлагаемых обстоятельствах. И все. Ничего более.

Ни на что другое ее душевных сил не хватало. А о Барташове она старалась совсем не думать.

Иногда у нее даже получалось.

То, что они могли встречаться и видеться с Петькой, Мира воспринимала как дарованное чудо, и каждый раз, когда она подхватывала малыша и прижимала к себе, необыкновенная, мощная волна уже знакомого чувства захлестывала ее.

Три раза его приводили на спектакли, дважды Ия Константиновна, один раз Лариса Максимовна, а потом они шли втроем куда-нибудь гулять в парк на аттракционы, в тот же детский центр, но уже не поддавались на Петькины провокации и участие принимали в его играх избирательно и понемногу. Обязательно заходили в какое-нибудь кафе перекусить.

Однажды Мира с Петькой и Костатиной ходили втроем в цирк, а после традиционно гуляли. Пару раз в свои выходные Мира, по договоренности с Ларисой Максимовной, забирала Петьку на день и проводила с ним время.

Но никогда ни Мира, ни обе женщины не упоминали в разговоре Барташова. Лишь Петька иногда в своей чистой детской непосредственности принимался что-то рассказывать о любимом папе. Мира не останавливала, но и втягивать себя в обсуждение и разговоры про героического отца не давала, переключая ребенка на иные темы.

Коля этой ее привязанности к чужому и весьма благополучному мальчику не понимал, но свои мысли, недоумения и комментарии держал при себе, не вмешиваясь в эти странные отношения.

Их быт с Ростошиным довольно быстро устоялся и вошел в определенные рамки и привычки. Коля понравился маме с дядь Мишей, и они с удовольствием общались с ним. И с Никитой, младшим братом Миры, Коля тоже сразу поладил и нашел точки взаимного интереса.