Лев Рубинштейн - Что слышно [сборник]

Все, которые впечатлили меня, приводить не буду – пришлось бы напечатать книгу второй раз. Приведу лишь мой “топ-тен”.

• О национальной гордости великороссов: “Обижать других нехорошо, безнравственно. Но шумно и вздорно обижаться на все подряд – не менее безнравственно”.

• Вообще о национальных особенностях: “Это все либо для патриотов, либо для ксенофобов, что, в общем-то, одно и то же”.

• Заодно уж и о нынешней моде на патриотизм: “Есть еще такая штука, как «патриотизм», означающая, как правило, приблизительно то, что навозную кучу посреди родного огорода предписано любить на разрыв аорты, в то время как клумба с георгинами во дворе соседа ничего, кроме гадливого омерзения, вызывать не должна”.

• А вот емкая картина современного исторического периода: “В нынешнюю… эпоху в качестве китчевого мейнстрима выступают жирный гламур, наглеющая от полной безнаказанности попса, несовместимый с жизнью телеюмор, сивушно-палехский патриотизм, всенародная резвушка Ксюша и мачо-президент, в маске горнолыжника вещающий что-то о геополитических интересах России”.

• Для равновесия – об оппозиции: “Натужная, крикливая, неопрятная оппозиция так же глупа и неприятна, как респектабельная, самодовольная, лоснящаяся любовь к начальству. Впрочем, нет, не так. Глупа так же. Неприятна так же. Но в гораздо меньшей степени опасна для душевного здоровья общества”.

• О том, про что не хочется, но приходится думать: “Аполитичность – это, если угодно, и есть сегодняшний конформизм”.

• О том, чем должна быть, но чем не является русская интеллигенция: “Одним из признаков цивилизованности того или иного государства можно считать наличие такой общественной функции, носителем которой является человек, обычно называемый интеллектуалом. Это не оппозиционер и не апологет государства. Это его трезвый критик и ироничный комментатор. Это официально признанный носитель независимого взгляда. Это диагност”.

• На ту же примерно тему: “Чрезмерно серьезное вообще всегда смешно”.

• О личном и наболевшем для меня как для автора “рыночной” литературы: “Сочинительство есть сугубо частное дело, и это так и есть. Но коль скоро твой продукт обнаруживает способность становиться товаром, будь готов к тому, что твой товар нуждается в фирменной упаковке, которой являешься ты сам”.

• Чрезвычайно точное и новое для меня суждение: “Зло никогда не бывает остроумным. А если бывает – то это уже не зло”. Прочитал, подумал, засомневался. Подумал еще – согласился.

В принципе это должно быть очень скучно – если во всем соглашаешься с автором. Зачем тогда читать его сочинение? Но тут почему-то совсем не скучно.

Собственно, понятно почему. Сам же Рубинштейн и объясняет, когда пишет о детях (все-таки уложиться в “топ-тен” у меня не получилось; пускай будет “топ-илевен”): “Они как-то вдруг умеют формулировать то, что должны были бы сформулировать мы сами, если б умели. Такое бывает при соприкосновении с хорошим искусством: «Как же так – это же так просто! Почему я это не сказал?»”

Поскольку Рубинштейн абсолютно не ребенок, остается второе: это хорошее искусство. Впрочем, раз вы дочитали книжку аж до послесловия, нет нужды убеждать вас в этом факте.

Писать послесловие, особенно для такой книги, гораздо покойней и приятней, чем писать предисловие. Все чужие отсеялись в процессе чтения. Потому что Рубинштейна или уж любят и принимают целиком, или столь же страстно отторгают и ненавидят – таких тоже немало, в чем я с удивлением убедился, как-то заглянув в интернетовскую переписку по поводу его текстов. Ну и бог с ними, с ненавистниками. Если они и взяли в руки эту книгу, то полопались от злости еще на самых первых ее страницах. До конца же дошли только свои, которым не нужно ничего объяснять, а достаточно просто поделиться впечатлениями.

Я надеюсь, что вы прочитали эту книжку так же, как я, то есть не всю сразу и подряд, а с более или менее продолжительной остановкой после каждой главки. Здесь ведь пауза и рефлексия о прочитанном почти столь же важны, как сам текст.

Помните, как Рубинштейн читал свои стихи с маленьких карточек? Они и издавались так же, толстенькими пачками маленьких бумажек, которые надо было перебирать, словно игральные карты. Это для паузы. Чтоб слушатель / читатель вник и сверил свои ощущения с авторскими.

По тому же принципу издавались и эти эссе – в бумажных или сетевых журналах: текст, недельная пауза, снова текст. Я, как и многие мои знакомые, уже который год живу в этом ритме. Когда есть возможность сверять свои впечатления от жизни с рубинштейновскими, жизнь становится более внятной. Этот автор объясняет мне на моем языке, что происходит вокруг и что в связи с этим происходит внутри меня.