Ксения Букша - Счастье-то какое! (сборник)

Бухгалтер мне говорит:

– Ничего, ничего, не волнуйтесь, – поискала в компьютере. – Москвина? 223 квартира. Запомнили? 223!..

В общем, звонит мне мой дорогой учитель и говорит: в такой-то газете вышло твое интервью. Я так обрадовалась, спрашиваю:

– А фотография красивая?

– Ну, так… – отвечает он уклончиво.

– Что – нет?

– …такая, – говорит он, – волосатая.

Одно это меня насторожило. А тут он еще добавил:

– Чернявая и курчавая.

– А молодая?

– Молодая. Тебе здесь лет семнадцать.

– А я там мужчина или женщина? – задаю наводящий вопрос.

– Ты понимаешь, какая штука. Скорее женщина, чем мужчина.

– А это вообще – я?

– Ну, может быть… – сказал он. – Я уж тебя не видел две недели, могу немного ошибиться. Вроде ты.

Я заглянула в интернет и ахнула. В кои-то веки – большое со мной интервью на полполосы, блистательное, искрометное – и всё это великолепие венчает абсолютно не моя фотография.

…Естественно, я и не думала придавать значение такой чепухе, не нам, искателям истины и света, страдать по такому ничтожному поводу. К тому же в буддийских текстах говорится, что надо обладать огромной решимостью – искать ответ на вопрос: где твое истинное лицо? Дабы не оказаться лицом к лицу, там так и сказано, с глубочайшим страхом возможности понимания, что мы не существуем.

У меня и без того полно неприятностей. Я тут рассказываю старику-отцу о своей сказочной соседке Аиде Пантелеймоновне, которая насылает на меня сверху разные бушующие стихии.

– Представь себе Нефертити, – говорю я ему, – так это она, только в пенсионном возрасте…

То сверху стройными шеренгами, чеканя шаг, спускаются по канализационной трубе тараканы (да и клопы от нее к нам заглядывают!), то водопады обрушиваются на наши с Лёшей головы (и это после эпохального ремонта!), то изо всех щелей вырываются клубы пара, сопровождаемые наваристым запахом жизни, особенно когда Аида Пантелеймоновна варит селедку в луковом супе. Ругаться с ней невозможно: она не открывает дверь и не подходит к телефону, я видела ее только раз, мою небесную Аиду с подведенными сурьмой глазами, столь величаво поднимавшуюся по лестнице к лифту, что было бы кощунством воспользоваться случаем и закатить ей скандал.

– Вот ведь какая – египтянка, – посмеивался старик-отец. – Осталось, чтобы сверху поползли скарабеи…

Главное, такой благостный, душа любой компании. Женщины от него без ума, стоматолог увидела его в поликлинике, закричала на весь коридор: мой драгоценный!!! Заходите скорей! (Чего он как раз боялся, потому что у кабинета сидел дедуля, и старик-отец непременно хотел его пропустить вперед, хотя – в любом случае – тот его гораздо моложе.) Консьержка в подъезде, мы даже не знаем – нормальная она или нет? Когда он идет мимо нее, всегда говорит: «Если б вы знали, как я вас люблю. Можно я вас поцелую?» – «Валяйте!» – он отвечает. Она обнимает его и целует, целует!.. И все газеты с журналами ему отдает, не только его, но и принадлежащие другим людям: «Берите, берите, – бормочет, – вам нужнее!..»

Вдруг он позвонил в Переделкино, куда я поехала сочинять новую семейную сагу, взбудораженный, огорченный. В чем дело?

Не понравился роман!

Как так? То радовался, смеялся…

– Да, смеялся, радовался, пока дело касалось не меня!

Но как только речь зашла о его родне – ему сразу стало не до смеха.

– Зачем ты приплела, – он спрашивает строго, – дядю Хоню, мужа нашей тети Мани?

– А что такого? Что он за персона нон грата?

– Как ты смеешь над ним подтрунивать, когда дядя в годы войны заведовал типографией в партизанском отряде и распространял – с риском для собственной жизни – листовки антигитлеровского содержания?

Я стала оправдываться, что дядя Хоня в моем романе абсолютно положительный герой, без сучка без задоринки!

– Ну и назвала бы его, – сказал папа, – …дядя Ваня.

Слышу – мальчик:

– Да она всех нас у себя в романе вывела в смешном виде!

– Она даже надсмеялась над сантехником! – пробился сквозь стройный хор осуждающих голосов мой муж Лёшик. – Когда тот всё сделал от себя зависящее, чтобы починить унитаз, она ему заявила: «Какой вы замечательный мастер…» И добавила: «…своего дела».

Тут я не выдержала и заплакала:

– Как вам не стыдно, – говорю, – о всех о вас я написала с такой теплотой и любовью!..

– Ну ладно, ладно, – старик-отец первым пошел на попятный. – Не плачь, пошутили и хватит.

– К чему так на дружескую критику реагировать болезненно? – заволновался Лёшик.