Ринат Валиуллин - Кофе на утреннем небе

Дождь тёрся влажной щекой о стекло. Настроение свернулось, пытаясь сохранить тепло. Оно боялось отсыреть и испортиться вслед за погодой. Будто сигнализация, среагировав на это безобразие, запел телефон. Он бодрился, но голос у Максима был грустным. Когда Марина его услышала, ей вдруг сразу же захотелось стать той телефонной трубкой, которую он сейчас прижимал к щетинистой своей щеке.

Окно посмотрело на неё заплаканным лицом. Длинные мокрые строчки тянулись по его стеклянным зрачкам, те были затянуты серой осенью. Читать чьи-то слёзы – значит, копить свои. Она не знала, чем его утешить, разве что сварить ему суп.

Марина вспомнила, как она просыпалась посреди ночи и чувствовала себя ещё более одинокой, глядя на сбежавшее на пол одеяло.

– Этот день отдавал свечами, тортом и гостями, он отдавал, а я не хотела брать, я не хотела брать, потому что взять у него означало выйти за границы сорокалетия.

– Какой странный вечер, ни одного мужчины. Так непривычно быть разведённой.

– У меня ипохондрия.

– А что это такое? Ипохондрия?

– Когда очень хочется начать новую жизнь, хочется уехать в другую страну и ты срываешься туда или хотя бы в Тулу, через несколько дней тебе хочется там остаться, через две недели ты вспоминаешь про свой самовар, начинаешь скучать по нему, писать нечаянные нежные письма, после третьего письма, не получив ответа, ты проклинаешь его, тебе не хватает сахара в крови, и ты уже места себе не находишь, того самого места, чтобы дотянуться до него и надрать ему задницу за такое поведение.

– Когда мне грустно, я не звоню тебе, – отвечала она Максу, с трудом выползая из воспоминаний. Спроси у неё, о чём они говорили две минуты до этого, она и не вспомнит. Ей нужен был просто его голос.

– А когда весело?

– Набираю и сбрасываю.

– Я так много времени думал о тебе, что когда собирался позвонить с ужасом обнаружил на часах «уже поздно».

– Знаешь, где-то я недавно прочла, что влюблённым можно звонить в любое время.

– Влюблённым можно, – осёк её намёки мужской голос. Так одно слово запросто может увеличить дистанцию и стать вдруг чужим.

– Ты вроде перебирался в столицу? Почему вернулся?

– Если Москва – это прекрасная женщина, которую хочется покорить, то Питер – это мужик, интеллигентный мужик, с тёмным прошлым. Они без ума друг от друга, но в силу их гордыни никогда не смогли бы жить вместе, поэтому вынуждены писать длинные письма, летящие стальными строчками «Сапсанов». Наверное, мне нравится моё тёмное прошлое.

– Я могу приехать, если нужно, – лезла со своими привычками надежда.

– Нет, что ты. Не хочу отрывать тебя от дел.

– Я знаю, что такое уход за больными.

– Я знаю, что ты знаешь. Но столько воды утекло с тех пор, я хотел сказать, столько дерьма было вылито…

– Всё в прошлом.

– Я не верю, что у тебя никого нет.

– Нет, – «и не могло быть», – явился в её мысли вчерашний попутчик.

– Как так?

– Не знаю, не получается. У тебя же тоже не получилось.

– Как тебе сказать. Мы с ней разные. Знаешь, расползлись, как швы на джинсах, медленно, но верно. Знаешь, когда подшивать смысла нет, но в целом носить ещё можно. Потом выкинули друг друга на свалку воспоминаний…

– От любви может спасти только другая большая любовь, и так до бесконечности, пока не нарвёшься на дружбу. Останемся просто друзьями? – достала свой последний козырь надежда.

– Глупость какая: нам легче будет убить друг друга, – влетел поезд в тёмный тоннель. За окном вспыхнула ночь. Голос Максима словно перешёл в цифру, на азбуку Морзе колес.

– Про меня спрашивал? – спросила я Розу.

– Нет. Не успел.

– Слишком быстро ушёл? – представила я как Макс закрывает дверь.

– Нет, сама всё рассказала. Чего ты от него ушла? Таких мужиков раз в сто лет, – жевала что-то в трубку, разговаривая с Мариной, Роза.

– Сколько раз тебе говорить: не я, это он ушёл.

– Я бы тоже с тобой долго не смогла. Шучу.

– Чёрт, связь пропала, – смотрела на свой телефон Марина, извиняясь то ли перед Томой, то ли перед Розой.

– Почему он мне не звонил?

– Кто?

– Муж.

– Может, связи не было.

– Ага, а потом появилась?

– Да, нет, видимо, была бы у него с кем-то связь, не стал бы звонить точно.

– А, ты об этом, – снова досадно вздохнула Марина: «Как же хочется научиться мыслить вот так же неординарно, легко. Нет, надо же упереться рогом, принимать всё конкретно, скучная, какая же я скучная».