Бернхард Шлинк - Другой мужчина (сборник)

— Она скажет, что делает это ради тебя, но она совсем не выходит из дома, а так бы этого хотела! Сделай это ради нее и ради меня; я буду так рада, если вы сойдетесь поближе.

Он заехал за ней. Утро было ясным и свежим, и так как он не мог припарковаться возле ее дома и им пришлось пройти два квартала, они обрадовались, что в машине тепло. Она прихватила с собой кофе и шоколадное печенье, и в то время, как он сосредоточился на дороге и лишь изредка позволял себе глоток кофе или кусочек печенья, она молчала, ела печенье, пила кофе, грела руки теплом стаканчика и неотрывно смотрела в окно. Они поехали вдоль Гудзона на север.

— Как хорошо. — Она убрала стаканчик, потянулась, как кошка, и повернулась к нему. — Вы любите друг друга, Сара и ты?

— Мы еще никогда об этом не говорили друг другу. Она немножко трусиха, и я тоже. — Он улыбнулся. — Странно сообщать тебе, что я люблю ее, прежде, чем она услышала об этом от меня.

Она ждала, что он скажет дальше. Потом заговорила сама, рассказала, как ее будущий муж влюбился в нее, а она в него, о своем свекре, раввине, о кулинарных способностях свекрови, о работе мужа в отделе новых разработок одной электронной компании, о своей недолгой работе в библиотеке некоего фонда и о тоске по новой работе.

— Тех, кто любит книги и кое-что в них понимает, великое множество, их как песчинок на морском берегу. Но туда, где они могли бы приносить пользу, их не берут, а берут состоятельных дам, которые делать ничего не умеют, но ничего работодателям и не стоят, они таким образом разгоняют скуку, пользуясь тем, что их мужья — члены попечительского совета или спонсоры. Знаешь, я с радостью занимаюсь своими детьми, и в первые годы каждый день был как чудо. Но за работу два, ну пусть даже один раз в неделю я бы отдала — нет, не левую руку, но мизинец на левой ноге или даже на правой. И для детей было бы лучше. Я так переживаю, так боюсь за них, что они это чувствуют и страдают от этого.

Анди рассказал о своем детстве в Гейдельберге.

— Наша мать тоже не работала. Я знаю, что у матерей есть право работать, но моя сестра и я так любили, когда мамино время принадлежало нам! А играли мы на улице, за домом начинался лес, и нас не надо было возить на занятия в спортивной секции, на уроки музыки, к друзьям или в школу, как возят детей в Нью-Йорке.

Они поговорили о том, как растут дети в больших и маленьких городах, и о тех трудностях, которые есть и здесь, и там. Они были едины в том, что не хотели бы вернуться в детство, ни в Нью-Йорке, ни в Гейдельберге.

— Когда дети идут в колледж, тогда ведь все худшее позади? Ведь правда, что тот, кто в старших классах не пристрастился к наркотикам, позже уже никогда не сядет на иглу? А тот, кто попал в колледж, тот закончит его обязательно?

— По-твоему, это худшее? Употреблять наркотики или не попасть в колледж?

Анди покачал головой.

— Это то, от чего родители пытаются защитить своих детей, правда? От этого и от кое-чего другого. Конечно, есть вещи и похуже, но тут уж от родителей ничего не зависит. — Он спросил сам себя, правда ли то, что он перед этим сказал, и не был уверен, что сказал правду. — А что самое плохое для тебя?

— То, что может случиться с моими детьми. — Она посмотрела на него.

Позже он пожалел, что не попытался запечатлеть в памяти ее лицо. В ее взгляде был вопрос, словно она спрашивала себя, что он хочет узнать. Смотрела на него нерешительно: потому ли, что не знала, должна ли отвечать на его вопросы? Или колебалась потому, что не была уверена в своем понимании самого плохого? Место, которое они проезжали, наоборот, четко ему запомнилось. От дороги, что, петляя, тянулась вдоль берега, отходила влево другая дорога к мосту через реку. Мост, эта конструкция из железа и стали с пролетами и арками, предстал их взору, когда Рахиль сказала: «Самое ужасное, если мои мальчишки когда-нибудь женятся на нееврейках».

Он не знал, что отвечать и что думать. То, что сказала Рахиль… Разве это не то же самое, как если бы он сказал: «Для меня будет ужасно, если мой сын женится не на немке, не на арийке, а на еврейке или негритянке»? Или речь здесь только о религии? И что, для нее это будет ужасно, если он и Сара поженятся? Потом, подумал он, последует еще что-то, объяснения или просьба понять ее правильно и не обижаться. Но ничего этого не последовало. Спустя некоторое время он спросил:

— А почему это так ужасно?

— В этом случае они бы все потеряли — зажигание свечей в пятницу вечером, киддуш [16] Киддуш — еврейская молитва освящения субботы и праздников. над вином и благословение над хлебом, кошерную пищу в праздник Рош-а-Шана [17] Рош-а-Шана — еврейский Новый год. … слушать шофар, [18] Шофар — бараний рог, ритуальный духовой инструмент у иудеев. прощать обиды перед Йом-Кипуром, [19] Йом-Кипур — Судный день, или День искупления (еврейский праздник). в Суккот [20] Суккот — еврейский Праздник кущей (шалашей). строить из ветвей и украшать шалаш, жить в нем — с кем мои сыновья смогут соблюдать наши законы, как не с еврейкой?