Владимир Максимов - Живая душа

Не раскрывая телеграмму от Риты, я прочёл сначала письмо из дома. Писала сестра Шура. И из её послания чувствовалось, как все домашние соскучились по мне, как все они любят меня и ждут…

«Значит, не верна моя теория – нет объекта любви, нет любви», – констатировал я сей очевидный, впрочем, факт.

Телеграмма от Риты, с наклеенными в несколько рядов тонкими бумажными телеграфными лентами. Более светлыми, чем сероватый лист самой телеграммы, была длинная. Чувствовалось, что слов Ритуля не считала. И в этом была вся она: «Порыв и страсть!»:

«Игорь, извини меня. Я выхожу замуж за Сергея. Это у него ты увёл меня в ту новогоднюю ночь. Месяц назад он приехал сюда ко мне и за мной. Прости, если можешь. И порадуйся за меня. Я так счастлива! Маргарита».

Немного посидев в каком-то отупелом оцепенении, словно меня ударили чем-то тяжёлым по голове, я ещё раз перечитал телеграмму (отчего смысл её, увы, не изменился), а потом, не торопясь, сделал из неё самолётик и запустил его, лишь чуть-чуть придав ему ускорение.

Самолётик, плавно покачиваясь, (ведь он ещё только учился летать), подхваченный крыльями невидимого ветерка, не спеша, будто нехотя, полетел в сторону моря, к неведомым для него зелёным островам.

Он ещё не успел скрыться из виду, как рядом со мной очутилась Наташа.

– А я тебя повсюду ищу. А ты, оказывается, здесь, на нашем месте. Что, плохие новости? – тревожно спросила она, пристально вглядываясь в меня.

– Смотря с какой стороны посмотреть, – не очень весело ответил я. – Это как в стихотворении каком-то: «В жизни всему уделяется место. Рядом с добром уживается зло. Если к другому уходит невеста, то неизвестно кому повезло…»

– Что-нибудь дома не так? – снова спросила Наташа.

– Слава богу – не дома. Пустяки.

– Но я же вижу, какой у тебя вид. Будто случилось что-то неприятное.

– Действительно неприятное. Не более того. Не обращай внимания.

– Я не могу теперь не обращать внимания на тебя. И если, правда, не произошло ничего ужасного для тебя, поцелуй меня, пожалуйста. Как сегодня утром, – простодушно попросила она.

– А разве это было сегодня утром?

– Да.

– А мне кажется, что это случилось уже очень давно, в незапамятные времена…

– Ты знаешь, Игорь, я ведь с детского сада, кроме родителей, ни с кем не целовалась, – тихо сказала Наташа, словно открыв мне великую тайну и пропустив мимо ушей мои слова.

Я обнял её левой рукой, продолжая смотреть на парящий и превратившийся в белую точку самолётик.

«Да, – подумал я, – это и есть точка. Точка, не очень жирная, впрочем, в наших зимне-весенних отношениях с Маргаритой, закончившихся на исходе лета. Но, возможно, это и точка отсчёта чего-то нового, неведомого ещё. Времена года – времена любви, одним словом…»

– Ты что, сделал из письма самолётик? – спросила Наташа, глядя туда же, куда и я.

– Не из письма. Из телеграммы.

– Зачем?

– Отпустил на волю свое прошлое…

Мы немного помолчали. А потом наши губы встретились и, как сегодня утром, долго не хотели разлучаться, хотя целоваться сидя было неудобно.

Открыв глаза, я не увидел уже над белёсой гладью спокойного моря даже белой точечки своего самолётика. Не уверен, что он сумел дотянуть до острова. Но, может быть, и цель его была иной – просто полёт.

– Знаешь, когда ты меня целуешь, – заговорила Наташа, – у меня за спиной как будто вырастают крылья. И мне кажется, что я вот-вот взлечу… И всё-таки ты чем-то озабочен. Я же вижу по твоим глазам. Они грустные. Что-нибудь дома?

– Нет, всё хорошо, правда. Теперь всё хорошо, – добавил я.

– Ой, я же тебе не успела сказать! Мне пришло письмо от мамы. Она пишет, что через полмесяца, к двадцатым числам августа, отец вернётся из похода. И мы все вместе поедем на две недели не в Светлогорск, как обычно, а на Чёрное море!

– Здорово. Рад за тебя. Только вот почему-то на Чёрном море делаются чёрные дела, а на Белом – белые. Море Чёрное, море Белое…

– Ты это о чём, Игорь?

– Так, ни о чём. Пустяки.

– Тогда поцелуй меня ещё раз. Чтобы было счастливое, неразделимое, нечётное число, – встав, попросила Наташа. Мне пришлось чуть-чуть привстать на цыпочках, чтобы дотянуться до её губ. И может быть, от этого, когда мы целовались, я вдруг почувствовал, что и у меня за спиной, подобно весенним почкам, начинают проклёвываться крылышки.

– А я тебя ни у кого не ворую? – серьёзно спросила Наташа, когда наши губы разомкнулись.

– Ни у кого. Теперь уж точно – ни у кого, – добавил я. – Тем более, как я тебе уже говорил, буквально пять минут назад я отпустил в полёт кое-что из своего прошлого.