Тамара Лисицкая - Идиотки

И с этой секунды Рома полностью перешел под юрисдикцию своей молодой жены. Жизнь перестала казаться непонятной и тревожной, все встало на свои места. Он кивнул и взялся за вилку.

Сидя за одним из дальних столов, в компании «друзей попроще», Витя Яковлев пытался наладить зрительный контакт с Наташей. Ему так хотелось понять, что происходит, чем он так не угодил своей звезде. А еще больше ему хотелось быть рядом. И так были мощны его желания без примесей кокетства и игры, что уже через полчаса он забыл о Наташиной грубости и был готов начинать все сначала.

Но Наташа упрямо избегала взглядов в его направлении. Более того, она как-то уж слишком напряженно смотрела в противоположную сторону — а там сидел расфуфыренный хлыщ с гитарой и пожирал угощения, явно не ему предназначенные.

Неужели Наташа увлеклась этим гитарным гением?

— Можно вас?

Официантка подошла, улыбнулась, как все официанты, — терпеливым роботом.

— Девушка! Вы можете передать записку вон той девушке?

— Могу.

— Ага…

Яковлев поискал в карманах, конечно, никакой ручки там не нашел. Откуда у военного ручка? Зато ее нашла официантка. А потом Яковлев начал сочинять послание. Как чахоточный поэт-символист, на салфетке.

«Дорогая Наташа…».

Прямо письмо какое-то получается. Не пойдет.

«Смотрю на тебя».

И что? Смотри себе на здоровье… Не годится.

«Давай встретимся вечером?»

Не согласится. Она уже отказала.

«Эй! Что такая грустная? Улыбнись!».

Ну, может быть, может быть…

— Вот это передайте, хорошо?

— Хорошо, — покорно кивнула официантка и понесла салфетку через весь зал, как главное блюдо. Она бы еще покричала при этом: я несу любовную записку от Витьки Наташке!

Яковлев испуганно углубился в салат.

Когда он снова поднял глаза, салфетка уже лежала рядом с Наташиной тарелкой, но прочла она или не заметила корявые буквы на рыхлом покрытии? Как это установить? Яковлев искал на ее лице мельчайший проблеск, намек на намек, но ничего не находил. Напротив, она становилась все суровее.

Зато другая девушка откликнулась на его сигналы. Да так откликнулась, что он — грубый солдат — почувствовал на себе ее взгляд как огонек оптического прицела.

Девушка Оля, студентка и милашка, каких свет не видывал. Улыбается ему лисьими глазками, дразнит ямочками на бархатных щеках.

Яковлев снова ушел в пике и в салат. Да никто и никогда так откровенно на него не смотрел! Никто! Никогда!

Он еще раз проверил, аккуратно, исподлобья. Нет, смотрит! И ничего, кроме обещания неземного удовольствия, ее взгляд не транслирует. Никаких дружеских перемигиваний, детских совпадений глазами с последующим хихиканьем… Взрослый, жгучий, кокетливый до возмущения взгляд.

И Сергей рядом с ней сидит, питается. Как же она так? При живом-то парне?

Яковлев почувствовал, что не справляется с такой мыслительной нагрузкой и на мгновение вообще выключил все органы чувств. А со стороны это выглядело вполне мирно: сидит крупный, угловатый парень, пожирает салат, полностью захвачен его вкусом.

Когда Витя снова решился взглянуть на возмутительницу спокойствия, Олю, ему уже ничего не грозило. Олины орудия были направлены куда-то в другую сторону. Проследив траекторию полета снарядов, Яковлев офигел еще больше. Сейчас вся мощь юной прелести страстной студентки-кокотки обрушилась… на Игоря Петровича, отца Ирочки! Тот был слегка смущен, но доволен. И уж, конечно, он умел не вертеться под такими взглядами, все-таки взрослый человек, прошел многое…

— Ну, что же! — тамада помахал пустыми ползунками, беленькими и беленькими в цветочек. — Теперь, уважаемые гости, будем решать, кто появится первым у наших молодых? Мальчик или девочка?

— Новый холодильник! — крикнула Ирочка, и гости засмеялись. Им вообще нравилась эта свадьба, такая традиционно широкая и такая нетрадиционно оригинальная.

Ползунки пошли по рядам — все радовались, высыпали ненужную мелочь, кто-то даже бросил в общую кучу оливку. В последний момент Роза Наумовна, мама Ромы, уже чуть-чуть хмельная, заплаканная, но счастливая, схватила ползунки в цветочек и с криком: «На девочку!» — прикрыла скомканные мелкие бумажки новенькими зелеными двадцатками.

— Ну, что же! — тамада поворошил добытое. — Что-то мне подсказывает, что у наших молодых… будет двойня!

И все выпили за это.

А потом пришла очередь свидетелей отстаивать честь жениха и невесты. Тамада вытащил их из-за стола, причем оба свидетеля явно выражали желание остаться в тени и не отсвечивать. Но им не позволили. Народ требовал зрелищ.