Макс Фрай - Полный НяпиZдинг [сборник, litres]

В южных городахлегко перестать беспокоиться из-за пустяков. Сколько мусора на тротуары ни накидай, какую вонищу ни разведи в отдельно взятых местах, какой смертный ужас ни устрой в витринах, все это кажется, как минимум, уместным, а на самом деле, конечно, прекрасным, как сама жизнь.

Надо бы мне пожить на юге подольше. Северные города активизируют во мне не просто зануду, а целый клуб любителей орднунга, члены которого непрерывно судачат у меня в голове о мировом несовершенстве. Но стоит мне попасть на юг, как вся эта бригада отправляется на свой вечный внутренний пляж; сильно подозреваю, что они там ныряют с пирса с гиканьем и без трусов. А я от них отдыхаю.

Ваше счастье,что я сейчас не художник, в смысле не рисовальщик. Поэтому вы не увидите цикл живописных полотен «Страх, пожирающий заживо». Если учесть, что в душе я ласковый немецкий экспрессионист типа Отто Дикса, всем повезло втройне.

Я уже далеко не в первый раз сталкиваюсь с тем, что любой самый невинный разговор о необходимости отмены каких-нибудь глупых (или просто излишних) запретов большой частью аудитории воспринимается как покушение на их личную безопасность.

Как будто, к примеру, отмена запрета ездить без ремней безопасности равносильна запрету этими ремнями пользоваться. А, скажем, отмена запрета на употребление наркотиков тождественна принудительному кормлению этими самыми наркотиками – и не отвертишься! А эвтаназия – натурально легализация убийства, или даже обязанность умирать, достигнув пенсионного возраста. И тогда нас уж точно не спасти.

До меня только сейчас дошло, на что это похоже. Многие (далеко не все, но случай очень распространенный) люди, испытывающие страх высоты, описывают его как почти непреодолимое желание прыгнуть вниз. То есть боятся они, получается, не столько самой высоты, сколько своей неспособности удержаться от рокового прыжка в бездну.

Тогда становится понятно, почему люди так любят законодательные запреты. И позволяют обществу делать с собой практически что угодно, лишь бы помогло удержаться на краю пропасти, куда неодолимо тянет. И все, дураки такие, попрыгают в эту пропасть вотпрямщас, увлекая за собой остальных.

Непонятно другое – какую ценность имеет жизнь, исполненная столь дикого, неконтролируемого страха перед собой, что без хозяина, ошейника, палача и веревки невыносимо? Ну, разве что, биологическую, размножения никто не отменял. Если у нас тут скотоферма и план по производству мяса, тогда вопросов больше не имею.

Но не хотелось бы вот так сразу угадать. Поэтому вопросы все-таки остаются.

Пожирая людей заживо, страх вполне предсказуемо начинает с мозгов (они, наверное, вкусные только пока свежие). Это можно было бы очень смешно изобразить – такой цикл портретов, каждый гражданин со своим страхом на голове. У кого-то страх похож на черную папаху, у кого-то – на футуристическую конструкцию, у кого-то – на голую Бабу-ягу без трусов, зато с большим уполовником. Но с чувством юмора у меня, как известно, беда. Мне не кажутся смешными чужие страдания.

В общем, хорошо, что можно все это не рисовать.

Когда я думаю, что эти несчастные, не контролирующие себя, даже минимально не осознающие происходящее люди ходят по улицам без смирительных рубашек, исполняют какие-то профессиональные обязанности, растят детей, мне становится настолько не смешно, что слов нет. Это в раннем школьном детстве мы беззаботно ржали, выкрикивая: «Дурдом на каникулах!» Но, кстати, гулять возле настоящего дурдома даже в ту счастливую пору остерегались. Вдруг психи оттуда кааак выпрыгнут?

Мы были идеалистами, как и положено нормальным детям. Мы не догадывались, что все психи уже выпрыгнули давным-давно. И ходят по улицам. Строго говоря, кроме них на улицах почти никого.

Весна идет

В городе дует южный ветер такой силы, будто принес нам не грядущее индейское (бабье?) лето, обещанное синоптиками, а настоящий апрель с цветением вишен и прочим таким совершенно бессмысленным накануне Дня Всех Святых.

Одновременно с южным ветром дует северный, зимний, ледяной, пока совсем слабый, прикинулся тонкой шелковой подкладкой в одном из рукавов бархатного теплого кафтана и тихим шепотом напоминает о себе.

Мы все знаем, чем это закончится, это кино нам крутят ежегодно, мы уже столько раз видели финал, что выучили его наизусть, но сегодня, пока южный ветер так нерасчетливо щедр, так обескураживающе силен, можно несколько минут в день побыть глупыми счастливыми дураками и поверить, что герой наконец победит.