Евгения Перова - Ловушка для бабочек (сборник)

– Ну, самое большее… тридцать один.

– Никак не поймешь, серьезно вы говорите или нет.

Элис кинула в него мандарин, но Рик ловко поймал.

– По пятницам я всегда совершенно серьезен.

– А вы всегда… немножко играете, нет?

– Разве? Я вам кажусь таким… фальшивым?

– Но ведь любой из нас делает так же. Просто у вас лучше получается. Мы невольно пристраиваемся к другому человеку, играем разные роли – дочь, жена, сестра. Со своим редактором я совсем не такая, как с братом, к примеру! Или с вами.

– Утешаете?

– Нет. Я много об этом думала. Ведь в каждом человеке так много… Так много разных сущностей! Вирджиния Вульф хорошо это определила. Не помню дословно…

– И кто боится Вирждинии Вульф, – пробормотал Рик вполголоса.

– Как-то так: если у нас в мозгу одновременно… Одновременно тикает… Не помню, сколько… Много разных времен, то сколько же людей одновременно уживается в каждом из нас? Наши «я» нагромождены одно на другое, как тарелки в руках буфетчика – правда, здорово? Одно «я» появляется только во время дождя, другое… Другое – в комнате с зелеными шторами, третье – если ему посулить стаканчик винца…

«Да уж, это точно, – подумал Рик, – если посулить стаканчик хорошего винца, любое из моих «я» тут же явится!»

– Как говорила Алиса, помните: просто не знаю, кто я сейчас такая. Нет, я, конечно, примерно знаю, кто такая я была утром, когда встала, но с тех пор я все время то такая, то сякая – словом, какая-то не такая! И так трудно иногда понять, какая же я – настоящая. А вы?

– Я?

– Вы знаете, какой Ричард Аллен – настоящий?

– Боюсь, этого персонажа уже не существует.

– Неужели под масками нет лица?

– Даже и не знаю. Вирджиния Вульф – это из «Орландо» цитата?

– Ах да, вы же и там играли!

– И где я только не играл. И кого я только не играл!

– Гамлета.

– Да, мне достался Лаэрт.

– А вам хотелось бы?

– Конечно! Плох тот актер, который не мечтает о Гамлете.

Продолжая чистить мандарин, он вдруг совершенно будничным тоном произнес:

«Быть иль не быть, вот в чем вопрос. Что выше: сносить в душе с терпением удары пращей и стрел судьбы жестокой или, вооружившись против моря бедствий, борьбой покончить с ним?» [15] У. Шекспир . Гамлет (Здесь и далее перевод К.Р.)

Рик говорил очень просто, скороговоркой, не акцентируя ритм, с неожиданными паузами, как будто эти слова прямо сейчас приходили ему на ум, раня душу:

«Умереть, уснуть – не более… И знать, что этим сном покончишь с сердечной мукою и с тысячью терзаний, которым плоть обречена? О! Вот исход многожеланный! Умереть, уснуть… Уснуть! И видеть сны, быть может? Вот оно!»

Он встал. Элис смотрела, замерев.

«Какие сны в дремоте смертной снятся, лишь тленную стряхнем мы оболочку, – вот что удерживает нас! И этот довод – причина долговечности страданья…» Вот как-то так.

– Это прекрасно!

– А может, лучше так?

И совершенно преобразившись, Рик показал нелепого заику-актера:

– Ббы… ббыть иль нне… ннне ббы… ббыть… воо… вооот ввв чем… во… во… вввопрос…

– Нет, вы просто невозможны! – Элис хохотала.

А Рик вдруг как-то резко устал. Эти мгновенные провалы в черную дыру тоски были присущи ему всегда, с молодости. Казалось, внезапно кончились все силы, вся энергия. Он подошел к окну – там все так же лил дождь, и ветер бросал в стекло ветки. Мрак.

– А у вас не найдется что-нибудь покрепче? Скотч, виски? – спросил Рик.

– Нет, простите. Видите ли, мой отец был алкоголиком. Его не стало шесть лет назад, но мама до сих пор не держит дома спиртного. Эту бутылку я привезла.

– Мой отец тоже умер. Полгода назад.

– Сочувствую.

– У нас с ним… тяжелые отношения. Он оставил нас с мамой. Мне лет семь было. А я его просто боготворил!

Рик опять сел, ссутулился, свесив руки между колен, и сразу стал похож на большую нахохлившуюся птицу.

– Я не понимал, почему же папа ушел? Ну и решил, что это я виноват.

– Бедный!

– Что я плохой. Не такой мальчик, который ему нужен. А потом… Потом мама умерла. Рак. Очень быстро. Он приехал на похороны. И я так обрадовался! Подумал: «Как хорошо, я теперь буду жить с папой!» Гроб с телом мамы… опускали в яму, а я… радовался.

– Но вы же были тогда совсем маленьким!

– Уже десять исполнилось. Не могу… не могу себе этого простить.

– Все равно! Совсем ребенок!

– Не надо было рассказывать.

– Вы никогда об этом не говорили?

– Никому.

– Иногда надо выговориться. Легче становится. Особенно, если чужому человеку, постороннему – ну, попутчику в поезде.