Мария Метлицкая - В тихом городке у моря

– С погодкой? Ага, как же! Это сейчас еще ничего, терпимо. А через пару часов начнется. Вот тогда запоешь! – И снова отвернулась к плите.

На его приветствие она не ответила. Да, воспитаньице! Впрочем, все было понятно при первой встрече.

– Любовь, – простите, не знаю вашего отчества, – а как тут у вас насчет магазинов? Ну, молочный какой-нибудь? Гастроном, например? И булочная? Очень хочется есть, – смущаясь, добавил он.

Она снова повернулась к нему, и он увидел ее удивленные глаза.

– По отчеству? – медленно проговорила она. – Ну, рассмешил! Меня отродясь по отчеству не называли! А тут ты. – И она повторила: – Ну, рассмешил! – И тут же строго посмотрела на него, словно удивляясь его наивности: – Продукты, говоришь? Да какие там продукты? Ранним утром надо, к открытию. Или перед закрытием. Тогда, может, и повезет. С мясом совсем плохо, куры бывают, но тощие и волосатые. Летом на рыбе перебиваемся, а зимой уж как получится. Нет, хлеб-то ты, конечно, достанешь! И молоко. А вот все остальное вряд ли. Это ж не Москва ваша. Какое у нас тут «купить»? У нас можно только достать, да и то если по блату.

– Да и у нас по блату, – улыбнулся Иван. – Но мне по блату не нужно, я не капризный, от деликатесов отвык. Мне бы яиц, хлеба, молока, картошки да крупы. Ну и отлично.

Люба присела на лавку, что-то прикидывая. И наконец приняла решение:

– Значит, так. К деликатесам мы тоже не привычные. Едим скромно. Хозяйка из меня еще та! Да и не люблю я все это, – она кивнула в сторону плиты. – Щи да каша, – усмехнулась она. – Если устроит – милости просим! В смысле, кушайте с нами. Дорого с вас не возьму, ну еще пятерка в месяц, не больше. Устраивает – пожалуйста. Нет – в магазин. – Люба показала в сторону улицы. – Гастроном через три дома, не заплутаете.

– Конечно, устроит! – Иван, страшно обрадованный, поспешил с ответом. Ну вот, кажется, одна из проблем решена! По крайней мере, ему не придется стоять в очередях и думать о пропитании. Щи да каша – а что еще надо? Да и отвык он от кулинарных изысков – в последний раз баловала его чудесная Анна Станиславовна, Ноннина матушка.

Вспомнив ее пирожки и запеканки, Иван громко сглотнул слюну. Ладно, не до хорошего, быть бы живым, как говорится. Краем глаза отметил, что и плита, как и стол, были грязными донельзя. Хозяйка явно была не из аккуратисток. Бабка таких называла чумичками. Нерях она презирала больше, чем врушек и хвастунов.

Люба шмякнула на стол сковородку с горячей картошкой, крупно нарезала огромный темно-розовый помидор, так же крупно, без затей, небрежно накромсала кирпич серого хлеба и с громким стуком, словно презирая все это, поставила на стол простые щербатые тарелки и алюминиевые вилки.

Иван присел на лавку и осторожно, смущаясь, спросил:

– А может быть, вытереть стол – осы?

Люба усмехнулась, окинув его презрительным взглядом, и недобро бросила:

– А вытирайте! Только все равно налетят. Юг у нас, понимаете? Юг и жара. Ну и это еще, – и она кивнула на плетистые заросли винограда.

Иван поднял голову и увидел крупные, темно-зеленые, почти зрелые кисти.

– Ух ты, – удивился он, – надо же! Прямо над головой!

– Тоже мне, редкость! – усмехнулась Люба. – Вырубаем, а он снова ползет! Прет, как сорняк, не отвяжешься. Ешьте сколько хотите, здесь его завались. Мне он – вот где! – И она резанула ладонью по горлу. – А мать наливку из него делает. Сладкую, ужас. А я сладкое ненавижу! – Сказано это было так горячо, будто она в это «ненавижу» вложила всю душу, и ему стало смешно.

– А что любите? – усмехнулся он. – Селедку, наверное, и соленые огурцы?

Люба посмотрела ему в глаза.

– А я, мил человек, ничего не люблю. И еще никого, ясно?

Он смутился, не выдержал ее взгляда и тихо пробормотал:

– Это я так… к слову. Вы уж простите.

– А ты кем будешь? – Она резко сменила тему. – И откудова ты?

– По рождению я москвич. Несколько лет жил в Ленинграде. По роду занятий я скульптор, художник.

– А сюда чего занесло, в наши края? – с недоверием поинтересовалась Любка.

– На море мечтал жить, в тепле. В последнее время жил в Печенге, в Мурманской области. Намерзся до конца жизни. Семьи у меня нет. Есть сын, но он в Ленинграде.

Больше вопросов она не задавала.

Ели молча, напротив друг друга.

Вдруг дверь ее домика распахнулась, и оттуда, из-за серой, пыльной марли, висящей в дверном проеме, вышла – нет, вылетела – девочка с густыми, смоляными спутанными кудрявыми волосами, с огромными, в пол-лица, густо-черными глазами. Увидев незнакомца, она вздрогнула и испуганно посмотрела на мать.