Ван Мэн - Средний возраст

И вот теперь письмо брата донесло до него весть: увы, он больше не принадлежит к числу счастливчиков.

Кампания уже развернулась по всей стране, и брат каким-то образом узнал, что Чэнь Найчжи из-за нескольких неосторожных слов сделался главной мишенью разбирательства и допросов. Вновь поднято старое дело. Брат опасался, как бы Чэнь Найчжи, не выдержав оказываемого на него давления, не рассказал об истинном авторе тех тезисов, за которые он был осужден в прошлый раз. А тогда — тогда беда обрушится на голову Чжунъи.

Чэнь Найчжи, писал брат, не выдал его тогда из благородства и чувства дружбы. Но прошло более десяти лет, бывшие друзья ни разу не виделись, чувства могли остынуть, люди — перемениться. Кто знает, каков сейчас Чэнь? Ведь рассказывают: когда Гун Юнь зачислили в правые, ее муж без колебаний последовал за ней и делил с женой все невзгоды. А в прошлом году, когда жизнь внешне была спокойной, но по-прежнему томительной, когда он отчаялся увидеть хоть проблеск надежды на лучшее и устал без конца тащиться по топкой грязи, подал на развод и покинул Гун Юнь… Горит ли еще в душе Чэнь Найчжи прежний огонь? В душе у самого Чжунъи огонь давно угас, и он не верил, что Чэнь Найчжи, перенесший невообразимые лишения, мог остаться прежним.

Случившаяся в пятидесятые годы беда, как бумеранг, с помощью которого австралийские аборигены охотятся на водоплавающую птицу, описав кривую длиной в десяток лет, теперь неслась, сверкая на солнце и целясь прямо ему в лицо.

Бледный свет раннего утра прогнал лаково-черную тьму, всю ночь застилавшую окно. Постепенно стали проступать смутные очертания находившихся в комнате предметов. Ранней весной ночи бывают морозными, и холод словно проникал в кости. Огонь в переносной печурке погас еще в первой половине ночи, какое-то тепло оставалось лишь внутри самой печки. С нижнего этажа доносился храп тетушки Ян — казалось, там работают кузнечные мехи. Этот храп сопровождал У Чжунъи всю ночь, но теперь, в час сладкого предутреннего сна, он звучал особенно мощно.

Он целую ночь просидел за столом, сочиняя ответ на письмо брата. И все это время его неотступно преследовали мысли о надвигающейся на него беде. В голове возникали все новые догадки, расчеты, соображения, которые заставляли его отбрасывать один за другим уже готовые варианты ответа. То он считал необходимым поделиться с братом всеми сокровенными мыслями, то начинал бояться, как бы такое письмо, попав в чужие руки, не навлекло на него несчастье, и переходил на эзопов язык. То заявлял: если Чэнь Найчжи и выдаст его, он будет от всего отпираться — и просил брата подтвердить, будто он никогда не произносил инкриминируемых ему слов. Потом ему казалось, что этот ход ненадежен — ведь в разговоре участвовали еще Гун Юнь и Хэ Юйся. Если хоть один из двоих даст показания против него, ему несдобровать.

В результате к утру весь стол был завален скомканными листками бумаги.

Он так и не нашел дырки в сети, через которую можно было бы выскользнуть, оставалось лишь корить себя за то, что десять с лишним лет назад распустил язык. Вконец расстроенный, он написал брату: «Что ж, я покорюсь судьбе». Зато невестке он адресовал более подробное послание:

«Невестушка! Брат пишет, ты так волнуешься из-за меня, что уже две ночи не спала. Мы оба виноваты перед тобой. Я отвратителен сам себе. А ведь, говоря по правде, мы с ним вовсе не отпетые негодяи. Если бы не партия, не новый Китай, мы оба вряд ли попали бы в университет. Наш отец барахтался на дне старого общества и рано умер от трудов и болезней. Как же мы можем ненавидеть партию и новый строй? Может быть, мне не следовало произносить тех слов потому, что ими могли воспользоваться плохие люди? Значит, вся беда в том, что мы были слишком молоды, неопытны, наивны! Но ты пока особенно не волнуйся. Чэнь не обязательно назовет мое имя, ведь это никак не облегчит его участь. Наоборот, ему еще добавят как следует за то, что с самого начала укрывал меня. Умоляю тебя, успокойся! В течение стольких лет ты относилась ко мне как к меньшому братишке. Когда я думаю о том, что ты беспокоишься за меня, волнуешься, дрожишь за мою судьбу, становится еще тяжелее на душе…»

На этом месте несколько слезинок скатились сначала по стеклам его очков, затем по щекам и упали на бумагу.

На самом деле невестка относилась к нему нежнее, чем родная сестра. Ей самой жилось очень трудно, но каждый раз, приезжая навещать своих родных, она привозила ему в большущих пакетах все, что производит земля Дунбэя: соевые бобы, древесные и белые грибы… Каждый раз она тратила по три дня, наводя порядок в его донельзя запущенном домашнем хозяйстве. И не уезжала, пока все не было разложено по полочкам, грязное постельное белье выстирано, рваные рубашки и носки заштопаны. Думая о невестке, Чжунъи еще сильнее ощутил свою холостяцкую неприкаянность. Некому и пожаловаться, не на кого опереться. Кто поймет твою печаль, разделит твои страхи и тревоги? Дело обстоит яснее ясного: если грянет беда, все погибло — не только профессия и должность, но и недавно приобретенная приятельница. А ведь он лишь позавчера предложил ей, полный счастливых ожиданий, официально «стать друзьями» [11] Это равносильно объявлению о том, что юноша и девушка намереваются вступить в брак. . И она обещала сегодня вечером дать ответ…