Константин Шильдкрет - Кубок орла

Выследив как-то Ваську, бежавшего из «хоромин» в кружало, она увела его за околицу. Мальчик рассеянно глядел по сторонам и не проявлял никакого любопытства к поведению матери.

– Задаст мне дядинька, прознавши, что я от дела убег, – вдруг спохватился он.

Его хмурое скуластое личико, синие дуги под глазами, изогнутые, словно коготки хищной птицы, пальцы, нетерпеливо загребавшие воздух, показались Даше совсем чужими. Она уставилась на сына – будто только теперь впервые по-настоящему разглядела его. Ничего, что напоминало бы в нем Фому, – ни одной общей черточки! «Чужой… как есть чужой, – смахнула Даша слезу. – Как такому открыться?»

– А ежели денег тебе, – догадался вдруг испуганно Васька, – ей-ей, мамка, нету!

– Мне, касатик, твоих денег не надо.

Мальчик сразу подобрел, прижался тонкими губами к материнской руке. Это умилило Дашу:

– Злая я, Васенька… потому и зло о тебе подумала. Прости, касатик. – И, трепеща от внутренней дрожи, она пролепетала: – Васенька… странничек Божий – родитель твой.

Разинув рот, Васька несколько мгновений стоял не шевелясь, потом пронзительно заверещал:

– Ро-ди-и-тель?

– Свят, свят… Да ты в своем ли уме? Замолчи! Люди услышат.

Мальчик воззрился на мать:

– Давно он?

– Чего?

– Родитель давно он мне будет?

– Экий несмышленыш, – улыбнулась Даша. – Как прородил тебя, так и родителем стал.

– Ишь ты!

Неожиданно Ваське захотелось сделать отцу что-нибудь приятное.

– А у меня, скажи родителю, уже двадцать алтын да два гроша денег своих.

– Слава богу! Береги их, сынок.

– А я родителю дам…

Он вдруг замолчал и побледнел. Созревшее было решение порадовать отца «гостинчиком» – двумя алтынами – представилось глупым и каким-то обидным.

– Я родителю, мамка, чего-нибудь дам, – забормотал он. – После… когда большой буду.

Даше стало страшно. Бессмысленная Васькина улыбочка, пустые глаза, ощеренный рот – все это напомнило ей «порченого», которого она видела когда-то в церкви.

– А я тебе набрехал, – угрюмо отвернулся от нее Васька. – Денег-то нету.

Даша, сгорбившись и не сказав больше ни слова, пошла прочь. Последняя надежда ее развеялась. Не удержать Ваське подле нее Фому! Да ему и не нужен отец. Чужой. Подмененный…

Памфильев ждал Дашу у околицы. Против него сидел на корточках приземистый паренек, работный с канала. С явным смущением он слушал слова атамана.

– Так, сказываешь, знавал Черемного? – спросил он, на всякий случай озираясь по сторонам.

Фома кивнул головой и вдруг улыбнулся:

– Об заклад биться готов, что ты родич близкий тому упокойнику-атаману, стрельцу беглому Черемному!

Парень вскочил, готовый пуститься наутек. Но ласковый взгляд Фомы удержал его на месте.

– Да, родич! – против воли вырвалось признание. – Отцом моим он был, царство ему небесное.

– Отцом?.. Так ты… Постой! Как же так? Неужто ты и есть Кузька тот самый?

Фома привлек к себе Кузьму и крепко обнял его. «Эк, ведь привел Господь брата сродного встретить!» – чуть не выболтал он вслух и сказал:

– Вот оно дело какое… Знавал я твоего отца-то, знавал! Как же…

Простоволосой, хмельной, распутной вдовицей шлялась осень по улицам и несусветным дорогам российским. Рытье канала Тверца – Цна подходило к концу. День и ночь, теряя последние силы, стучали кайлами, мотыгами и топорами работные люди.

А надсмотрщики неистовствовали:

– Не одолеть царева дела, ежели подлые людишки не перестанут измываться над нами, – жаловались они. – Ведано ли?.. Что ни день, то новые нетчики. Мор пошел на них. Хоть вой.

Пришлось заковать людей в цепи, учинить по всем дорогам рогатки. Из Твери и Новгорода на помощь крестьянам пригнали колодников.

– Канал? – в один голос взревели их коноводы. – Да пропади он пропадом! Пускай нам ноздри ране приделают вырванные, тогда мы и канал будем рыть.

За бунтарские слова их тут же жестоко выпороли. Но и это не заставило их молчать.

– Мы привычны, – хладнокровно говорили они. – Мы и дыбу видывали, и с самим князем-кесарем дружбу вели.

Крестьяне с благоговением слушали. А безобразовцы каждый раз вспоминали почему-то Фому.

– Ишь ведь! И про пищу вобче, и про казну едину колодники говорят… Ну как есть глаголы странничка Божьего!

Как умудрялись люди уходить в нети, никто не понимал. Крутом рогатки. У леса – конные, на дорогах – костры. Где тут бежать! И все же работные разбегались. Не могли удержать их ни цепи, ни зоркие служилые очи. Чтобы окончить работу в срок, пришлось взяться за женщин.