Зульфю Ливанели - Счастье

Недавно прибывший в район лейтенант запаса немедленно схватил рацию и прокричал: «Попробуй только сюда сунуться и повторить эти слова, ублюдок!»

На той стороне раздался надтреснутый смех, и Джемаль вздрогнул. Он был очень хорошо знаком с хозяином этого смеха.

Когда мать Мерьем дохаживала последние дни беременности, она увидела во сне Святую Деву Марию. Держа в руках свечу, Пресвятая Богоматерь сказала, что та родит дочку, но оставит ее одну-одинешеньку, а сама перейдет в мир иной и будет страдать уже там.

Мамина сестра-близнец рассказывала, что мать проснулась ночью от страха и разбудила сестру, потому что очень хотела рассказать ей о своем сне. Тетушка же не позволила ей: «Ночью пересказывать сны – плохая примета. Вот настанет рассвет, все расскажешь».

В эту ночь мать так и не вернулась в постель к отцу, а обняв сестру, дожидалась утра. Сон так напугал ее, что до самого рассвета она дрожала. Сон был таким явным, будто и не сном вовсе. С первыми петухами она растолкала сестру.

– Рассказывай, глядя на свет. Пусть Аллах принесет нам добро! – произнесла та.

Глядя на лучи, пробивающиеся сквозь окно, мать Мерьем выложила ей все.

Но тетушка успокоила ее:

– Скорее всего, Святая Мария хочет, чтобы ты назвала родившуюся дочь ее именем. Поэтому и приснилась.

– Хорошо, но почему я уйду, оставив ее совершенно одну? – спросила мать.

Тетя же ответила ей:

– Мы что, привязаны к этому миру, что ли? Конечно, все мы умрем. Даже наша Пресвятая Мария разве сама не умерла?

После того как женщина и в самом деле умерла при родах, маленькой девочке, оставшейся сиротой, вспомнив об этом сне, дали имя Мерьем.

Мерьем думала об этой и тысяче других похожих историй: все вокруг было пропитано волшебством, сны полны святыми людьми, говорящими животными и даже деревьями. Вот только лишь с ней, с Мерьем, по какой-то причине не случалось ничего волшебного, отчего девочка очень расстраивалась. Интересно, почему ей вообще неведомы чудеса? Может, она какая-то не такая? В начальной школе одноклассники каждый день рассказывали об удивительных вещах. Птицы, сидящие в саду на деревьях, разговаривали, умершие старики приходили во снах или в вечерних сумерках и предупреждали об опасностях и плохих событиях, которые могут случиться. Дома у Мерьем было то же самое. Один раз прадед, который, как все верили, стал святым-авлия, пришел и предупредил: «Осторожнее, не берите в дом много мыла. Не то сгорите!» Но этому не придали значения, покупали и покупали на базаре мыло, и по неизвестной причине произошло возгорание. Отец с дядей кое-как потушили огонь, после чего все вспомнили о предостережении деда. Поэтому прадедово наставление не ходить по средам в баню соблюдалось неукоснительно, в этот день вообще ничего не делали. Развалившись на кроватях, болтали, предпочитая совсем не выходить из дома.

Мерьем же с детства очень любила банные дни, когда готовили еду, складывали полотенца, собирали подарки и, загрузив все это в заранее заказанную повозку, называемую «тарантасом», отправлялись в хамам, где женщины прекрасно проводили время. Мерьем, глядя на голые груди, свисающие до живота, беспокоилась, что наступит день, когда и ее тело станет таким. С купола старинного хамама струился бледный дневной свет, а на голову ей и другим детям выливали один за другим ушаты горячей воды, навсегда отбивая у них желание плавать. Избежать этой процедуры было невозможно, потому что как только Мерьем пыталась это сделать, ей в глаза тут же попадала мыльная пена. Из заднего отсека хамама, закрытого тонкой занавеской, доносился резкий запах, и когда Мерьем спрашивала, что это такое, ей с таинственным видом отвечали: «Банная трава – яснотка. Когда подрастешь, узнаешь».

Мерьем повзрослела, и ее грудь налилась, как бутон, и пожилые женщины, которые не могли налюбоваться на ее ладное красивое тело, объяснили ей, как все происходит. Чтобы полностью удалить пушок, появившийся между ног и под мышками, они готовили противно пахнущую смесь, а потом завели девушку в закрытый занавеской отсек.

– На теле совсем не должно быть волос, – говорили они. – Это грех. Надо очистить все!

Первый раз они помогали ей это делать. От женских обучающих прикосновений ей было щекотно. Но больше Мерьем никого к себе не подпустила, все проделывала сама.

Самым неприятным в банных днях был этот закуток с ясноткой, а самым прекрасным – полдень, когда, усевшись в холодке, они ели долму и пирожки.