Надежда Лохвицкая - О любви (сборник)

Богратовой было весело.

Весь день она обдумывала, что бы такое особенно яркое сказать, что продекламировать, как себя держать.

Наблюдала – не встретится ли мичман с Машенькой. Нет, мичмана не было видно. Машенька тихо сидела на верхней палубе с книжкой на коленях и не смеялась. Мичман держал клятву.

В половине первого Богратова вышла из своей каюты и тихо, стараясь держаться в тени, полезла за вчерашние мешки. Мичмана еще не было.

«Мне плыть только двое суток. Успею ли за это время?»

Прыгая через канаты, тяжело дыша, Костя пробрался мимо.

– Ай! Машенька!

– Садитесь на вчерашнее место и не двигайтесь, а то я убегу.

– Чего вы боитесь, Машенька? Я вас очень уважаю. Мне сегодня хотелось бы очень, очень серьезно поговорить с вами.

– Я вас буду серьезно слушать.

– Весь день я думал о вас. Я видел, как вы сидели с книжкой. Как мог я думать, что вы некультурная девчонка! Вы просто молодая и веселая, а ведь с вами никто и не говорил как следует. Все думают так: хорошенькая куколка – и все тут. Но какая вы сегодня были очаровательная с этой книжкой на коленях! Немножко печальная… Мне казалось, что вы, может быть, тоже думаете обо мне и ждете ночи? Да? Да?

– Молчите! «Мысль изреченная есть ложь», как сказал великий поэт.

– Дорогая, подождите, поговорим просто. У моих родителей есть именьице…

– О Боже мой! Не надо! Не надо! Разве об этом будем мы говорить теперь, «когда дрожат сердца струны», как поется в романсе… Когда «звезды на небе, звезды на море, звезды и в сердце моем»… Молчите! И потом – я боюсь любви. Я «безумно боюсь золотистого плена»… как сказал бессмертный Вертинский. Ах, нет, молчите, молчите!

– Да я и так молчу.

– Какая ночь! Милый, милый! В такую ночь хорошенькая Джесика… Лимоном и лавром пахнет… Это Шекспир.

– А все-таки было бы хорошо, если бы вы разрешили мне подойти к вам, взять вас за руку и сказать…

– Не смейте! Вы дали слово!..

– Мари! Дорогая! Когда я сегодня смотрел на вас, тихую, милую, с книжкой на коленях, я понял, как я люблю вас, Мари!

Богратова забеспокоилась. Положительно, этот идиот сейчас же затеет жениться, все выяснится, а плыть еще двое суток – с тоски помрешь. Только и развлеченья что его колпачить.

– Мари! Хотите быть моей женой?

Хлоп! Готово! Теперь что же…

– Друг мой! Только не подходите. И завтра весь день опять ни слова. Ночью здесь я скажу вам все. А сейчас я хочу прочесть вам одно стихотворение. Это стихотворение посвятил мне один известный поэт, когда плыл на нашем пароходе. Слушайте. «О, если мне порой в прекрасном сновиденье…»

Она прочла это стихотворение Байрона и смолкла.

– На-да-м, – сказал Костя. – Какую массу стихов вы вызубрили. А борщ варить умеете?

– Вы гру-бы, – проскандировала Богратова.

– Простите, но все так странно. Я предлагаю вам быть моей женой, а вы вместо ответа шпарите стихи какого-то дурака.

– Дурака! Да ведь это Байрон!

– Стало быть, Байрон на вашем пароходе катался? Ловко! Ай да барышня!

– Я… пошутила… это не Байрон. Но почему вы заговорили о… о домашнем хозяйстве? (Я не хочу говорить грубое слово… «борщ».) Точно облагораживающее влияние женщины заключается в том, чтобы угождать низменным вкусам мужа. Я поведу вас неведомыми тропами к сияющим звездам новой зари!..

– Уф! – сказал Костя.

– Что?

– Да ничего, ничего. Валяйте дальше.

Богратова помолчала, потом прочла поэму «Аспазия», потом «Письмо» Апухтина, потом «Довольно, встаньте!». Потом начала было «Разбитую вазу», как мичман вскочил.

– Слушайте, Машенька. Теперь закончим наше литературное отделение. Завтра в это же время вы придете сюда без всяких пряток – надоел этот вздор – и скажете мне человеческим языком, хотите ли вы быть моей женой. А сейчас я должен сменять вахту.

Богратова осталась немножко разочарованная.

– Грубый неуч. Эта дура, пожалуй, совсем ему под пару. Но все-таки я свое дело сделала. Он хочет, чтобы Машенька, то есть я, была его женой. Не та Машенька, которую он видит, а та тонкая, дивная, благоуханная душа, которую я показала ему.

Весь день Машеньки не было видно. Мичман, злой и нервный, даже не смотрел на верхнюю палубу.

«Уж не переговорили ли они? – встревожилась Богратова. – Надо скорее кончать».

Вечером она закуталась с головою и забилась поглубже за мешки, хотя небо было облачное и луна спряталась.

Мичман был уже на своем посту и сразу услышал ее приход.