Ричард Руссо - Эмпайр Фоллз

Постепенно Жанин начала кое-что прозревать касательно своей дочери, а именно: Тик — оппонентка умная и неустрашимая. Естественно, своего отца она легко обвела вокруг мизинчика, этого следовало ожидать. Но Жанин не уставала поражаться Уолту. Тик не скрывала неприязни к нему, но при этом умудрялась делать так, что в разногласиях между матерью и дочерью Уолт часто принимал сторону дочери.

— Я думала, учительнице не понравилась твоя змея, — сказала Беа.

Еще одна новость для Жанин.

— Они выписали профессора из Фэрхейвена в качестве эксперта, — пояснила Тик. — Потом они с миссис Роудриг ругались на парковке. А на следующий день она сказала нам, что мистер Мейер пытается — цитирую — «подорвать ее авторитет». Когда и подрывать-то нечего.

— И что, столько шума из-за твоей змеи?

— Искусство полемично, бабушка.

— Прошу прощения. — Жанин наклонилась вперед, чтобы они с дочерью смогли сердито уставиться друг на друга. — Я дождусь хотя бы слова «привет», а? Я ведь не кто-нибудь, мимо кого ты прокрадываешься, даже не сказав «здрасьте».

— Я не кралась, — возразила Тик. — Ты просто не обращала на меня внимания.

— А вот теперь обратила и до сих пор так и не услышала «привет».

— Скажи своей маме, чтобы она надела свитер, — попросила Беа. — Скажи, что она выглядит окоченевшей.

— Ты реально выглядишь окоченевшей, мам.

— Скажи, что у нее гусиная кожа проступила, — посоветовала Беа.

Жанин перевела разгневанный взгляд на мать:

— Напомни мне пригласить тебя на следующий футбольный матч.

— Твоя мама в поганом настроении, — объяснила Беа. — Она хотела, чтобы я забралась на самый верхний ряд, с моими-то больными ногами, и я не стала этого делать.

— Верно, настроение у меня поганое. Как верно и то, что от общения с тобой оно не улучшается, но не льсти себе, причина вовсе не в том, где мы сидим.

— А еще она стыдится моей геморройной подушки, я принесла ее с собой, — добавила Беа.

Тоже верно. Кем надо быть, чтобы оповещать весь чертов свет о наличие подобного недуга?

— Мама, — сказала Жанин, — можешь демонстрировать свой геморрой в натуральном виде всем, кто сидит выше, мне без разницы.

— Почему бы и нет, хотя бы затем, чтобы посмотреть, какую физиономию ты скорчишь, — усмехнулась Беа, ни на секунду не поверив дочери.

Тик так и не сказала «привет», но злость Жанин вдруг схлынула, уступив место беспросветной грусти. Глаза у нее наполнились слезами, и ей пришлось отвернуться, чтобы никто не заметил. Этим утром, до того, как они с Уолтом поехали в городскую управу, почту принесли раньше обычного — наверное, почтальон торопился завершить обход, чтобы успеть на матч, — и среди дурацкой рекламы и счетов затесался маленький конверт, адресованный Кристине Роби; почерк был по-юношески аккуратным, а на марке стоял штемпель Индианы. В раздражении от того, что Уолт опять без толку топтался по дому, оттягивая визит в управу, Жанин бросила письмо на столик в прихожей и забыла о нем, но потом, вернувшись, вспомнила. И теперь ей было достаточно одного взгляда на дочь, чтобы понять, почему она сегодня такая сияющая, — из-за того письма.

Слезы же навернулись следом за отчетливой мыслью: ничего из того, что в нем написано, дочь ей не расскажет. Блин, да Жанин вообще бы не узнала об этом парне, если бы Майлз не упомянул его в разговоре в полной уверенности, что Жанин в курсе. Когда родители разъехались, Тик покончила с доверительными беседами с матерью, как и с любыми внешними проявлениями дочерней любви. Жанин, понятно, обижалась, но успокаивала себя тем, что дочери в конце концов надоест разыгрывать мелодраму. Разве юные девушки не нуждаются в своих матерях? Пока, однако, не похоже было, что Тик готова сменить гнев на милость. Элементарная вежливость давалась ей с трудом, и Жанин подозревала, что от откровенной грубости ее спасает лишь обещание, данное отцу.

Жанин украдкой промокнула глаза рукавом свитера, лежавшего у нее на коленях, и подумала: «Ладно, черт с ним со всем». Она добыла свой последний шанс на счастье и воспользуется им по максимуму. А те, кто ее не одобряет, пусть катятся ко всем чертям, включая ее дочь, маленькую засранку. Пусть себе скрытничает и таится от матери. Жанин это не колышет. И чтобы доказать себе и миру, что она способна утвердиться в такой позиции, Жанин повернулась спиной и к матери, и к дочери.

Внизу футболисты Фэрхейвена и Эмпайр Фоллз возвращались на поле, перерыв между таймами закончился. Жанин изо всех сил изображала пылкий интерес к игре, но не могла не задаваться вопросом, как скоро эти гибкие девочки из группы поддержки, что сейчас исполняли переворот назад, повыходят замуж и потом забеременеют от этих самых парней либо от других таких же из соседнего города. А парни — и на них жизнь обрушится без опоздания. Сперва они запаникуют: неужто им продираться через это в одиночку, затем женятся по-быстрому во избежание столь пугающей участи, а далее бесконечные выплаты за дом, машину, врачам и всем прочим. Радость, которую они извлекают из этого грубого вида спорта, потихоньку развеется. Они осядут в барах, похожих на заведение Беа, где будут скрываться от этих самых девочек и своих детей, и ни им, ни их женам недостанет ни мозгов, ни самостоятельности, чтоб предотвратить все это. В барах будет широкоформатный телевизор, настроенный на спортивный канал, и пиво рекой, и поначалу они станут обсуждать футбол, тот, в который сами играли, и травмы были привычным делом, и пройдет немного времени, прежде чем их травмы мутируют в хронические болячки, и тогда все, приехали. Работа, семьи, дети; их жизнь — бессмысленное существование на износ. Раз в год в буйном порыве они разрисуют лица, набьются в мини-фургон, взятый напрокат у одной из жен, и, наплевав на расходы, двинут к югу поболеть за какую-нибудь именитую команду, если сами всей компанией не переберутся на юг, где приличной работы давно не найти. После игры, полупьяные, они покатят домой, потому что ни у кого нет денег на ночевку. Домой в Эмпайр Фоллз, если такой город еще останется на карте.