Эдвард Сент-Обин - Патрик Мелроуз. Книга 2 [Молоко матери. Подводя итог]

– Все, кроме Кеттл, – ответила Джулия. – Она хотела со мной посекретничать, – кажется, старушка влюбилась в Шеймуса. Последние два дня пьет чай исключительно в его домике.

– Что-о? – переспросил Патрик.

– Она прекратила рассказывать всем о вдовстве королевы Мэри и теперь без конца лепечет о «раскрытии глубинного потенциала».

– Вот козел! Да он и Мэри задумал оставить без наследства! – воскликнул Патрик. – Все-таки придется его убить.

– А не эффективнее будет убить Кеттл до того, как она успела изменить завещание?

– Здравая мысль. Я бы и сам додумался, если б мой разум не застило чувствами.

– Это еще что такое? – встрял Джонни. – Вечер с Макбетами? Почему бы просто не позволить ей раскрыть свой глубинный потенциал?

– Ого, – сказал Патрик, – ты что в последнее время читаешь? Я-то думал, ты реалист, а не идиот с огромным внутренним потенциалом, который видит бескрайние просторы для творчества в каждом пучке полевых цветов. Попади Кеттл в умелые руки какого-нибудь гения психоанализа, она бы стала брать уроки танго в Челтнеме, но Шеймус найдет способ ободрать ее «внутренний потенциал» как липку.

– Потенциал, о котором Кеттл не догадывается – и, между прочим, не она одна, – не имеет никакого отношения к хобби, увлечениям и даже достижениям, – сказал Джонни. – Скорее, он про умение радоваться хоть чему-нибудь.

– А, ты об этом потенциале, – отмахнулся Патрик. – Да, ты прав, нам всем есть над чем поработать.

Джулия незаметно поскребла его ногу кончиками ногтей. Патрик мгновенно ощутил полуэрекцию, которая попыталась занять самое неудобное из возможных положение в складках его нижнего белья. Бороться с одеждой при Джонни не хотелось, и Патрик стал мужественно ждать, когда проблема исчезнет сама собой. Долго ждать не пришлось.

Джонни встал и пожелал друзьям спокойной ночи.

– Крепкого сна, – сказал он и зашагал к дому.

– Боюсь, для крепкого сна кто-то будет слишком занят раскрытием своего внутреннего потенциала, – саркастично произнес Патрик голосом Кеттл.

Как только за Джонни закрылась дверь, Джулия уселась верхом на Патрика и положила руки ему на плечи.

– Он в курсе?

– Да.

– Думаешь, стоило ему рассказывать?

– Он никому не скажет.

– Может быть, а вот нам эта привилегия – никому не говорить – уже не светит. Поразительно, как быстро нас стало волновать, кто что знает. Мы ведь только-только переспали – и уже столкнулись с проблемой знания.

– Это извечная проблема.

– Почему?

– Райский сад помнишь? И яблоко…

– Ой, да брось, при чем здесь это? Я про другое знание.

– Одно без другого не бывает. В отсутствие Бога нам дарована мудрость сплетен – чтобы нас волновало не главное, а кто что знает.

– Вообще-то, меня не волнует, кто что знает. Мне больше интересно, какие чувства мы испытываем друг к другу. Мне кажется, ты все сводишь к знанию, потому что больше ладишь с головой, чем с сердцем. Короче, зря ты сказал про нас Джонни.

– А, ладно, – отмахнулся Патрик. Ему внезапно расхотелось что-либо доказывать или выигрывать спор. – Надо придумать такого супергероя – Аладномена. Он отнюдь не человек решительных действий, как Супермен или Бэтмен, он – вялый и безропотный увалень.

– Между «А» и «ладно» должна быть запятая?

– Только если он соизволит открыть рот, что, поверь, случается нечасто. Например, когда кто-нибудь орет: «А-а! К нам летит метеорит! Планете крышка!», он отвечает: «А, ладно!», с запятой. Но когда его упоминают в речи – во время эпизода этнической чистки или параноидальной шизофрении типа: «Это работа для Аладномена!», – тогда это одно слово.

– А плащ у него есть?

– Да ты что, бог с тобой! Он годами не вылезает из потертых джинсов и растянутой футболки.

– И весь этот огород ты нагородил только затем, чтобы не признавать ошибку – зря ты сказал про нас Джонни.

– Что ж, если тебя это расстроило, значит я действительно был не прав, – кивнул Патрик. – Но когда лучший друг спросил меня, что происходит, я не мог умолчать о самом главном.

– Бедный малыш, ты просто слишком…

– Искренний, – закончил ее мысль Патрик. – В этом моя беда.

– Захватишь свою искренность, когда в следующий раз пойдешь ко мне в спальню? – предложила Джулия, наклоняясь и медленно, сладострастно целуя Патрика в губы.

Он порадовался, что ответа от него не ждут, ибо что тут скажешь? Реплика про искренность была камнем в его огород – намеком на его вчерашнее бездушное и бесплотное присутствие в ее постели? Или она ничего не заметила? Извечная проблема чужой души, которая потемки… Господи, опять! Тебя целуют – наслаждайся. Представь, как получаешь удовольствие. Нет, не представляй – получай! А вообще, кто сказал, что искренность заключается в умении закрывать глаза на рефлексирующую сторону собственного разума? Да, он слишком много думает. Но чего ради он должен это подавлять – ради соответствия чужому клишированному представлению об искренности и вовлеченности?