Мэри попросила его прочесть малоизвестное стихотворение Генри Воэна, пояснив, что оно совпадает с мироощущением Элинор, которая полагала жизнь разлукой с Господом, а смерть – возвращением в родной дом. В сравнении с этим стихотворением остальные, хотя и доставлявшие больше удовольствия, выглядели посредственными или вообще неуместными, и Мэри не стала нарушать метафизической ностальгии Элинор. С точки зрения Джонни, придание этим душевным порывам религиозного статуса было еще одной формой внутреннего сопротивления. Не важно, откуда мы пришли и куда направляемся (если, конечно, сама эта идея что-то означает), главное – отрезок посередине. Как сказал Витгенштейн, «смерть никакое не событие жизни. Смерть не переживается».
В проходе Джонни столкнулся с Эразмом, рассеянно улыбнулся и, подойдя к кафедре, положил томик «Метафизической поэзии» на покатую крышку, открыл на странице, заложенной квитанцией такси, и твердым, уверенным голосом начал:
– О наслажденье первых лет,
О детства ангельского свет,
Когда я свой второй удел —
Земной – почти еще не зрел,
Когда душа одной мечтой
Жила – небесной чистотой!
Бывало, отойду – смотрю
На первую любовь свою,
Вновь отойду, но через миг
Опять гляжу на светлый лик.
Душа блуждала налегке,
Жила на облаке, цветке,
И всюду взор ее следил
За отблесками вечных сил.
Еще коварный мой язык
Язвить мне совесть не привык,
Не знал греховных я искусств,
Не ведал помраченья чувств.
И чуял я сквозь плоть – близки
Пресветлой вечности ростки…
Николас ощутил первый приступ клаустрофобии, которую всегда ассоциировал со школьной часовней, где волны христианской морали накатывали одна за другой, не давая заняться переводом с латыни (задание, записанное на листке, вложенном в молитвенник, давно пора было сдавать). Он развлекался, придумывая свою версию событий, изложенных в Евангелиях: Господь послал своего единственного сына на землю, чтобы спасти бедных, и, как все непродуманные проекты социалистов, Его затея закончилась ничем, после чего Всевышний сообразил, что к чему, и послал Николаса спасти богатых, и все завершилось, ко всеобщему удовольствию, абсолютным succès fou [26] Безумный успех (фр.) .
. Несомненно, принимая во внимание омерзительные пытки, инквизицию, религиозные войны, всевозможные догматы, а также более простительные неподобающие действия сексуального характера и попустительство своим слабостям, Римская католическая церковь объявит явление Николаса ересью, которая впоследствии превратится в новое протестантское религиозное течение. Николизм стремительно распространится в сообществе высокосостоятельных индивидуумов, как любил выражаться его ужасный финансовый консультант-американец. Главное – подыскать подходящий случаю наряд. Архиплутократ Церкви Искупления нуворишей должен шикарно выглядеть. Николас мысленно перенесся в прошлое, на пышную королевскую свадьбу, и вспомнил себя десятилетнего в костюмчике пажа – шелковые кюлоты, серебряные пуговицы, туфли с пряжками… С того самого дня он уверовал в собственную важность.
Добравшись до последней строфы, Джонни пытался выдержать нужную интонацию:
О, как теперь я был бы рад,
Когда б возможен был возврат
На этот путь, на прежний след,
Чтоб вновь увидеть ясный свет!
Дух пламенный на горный склон
Взлетел – и зрит Иерихон,
Моя ж душа пьяным-пьяна,
И чуть не падает она…
Спешит вперед людская рать,
Лишь я идти хотел бы вспять:
Когда же прах мой без следа
Исчезнет – я вернусь туда!
Глупо полагать, подумал Николас, что можно вернуться в то же самое место, откуда пришел. На него наложит свой отпечаток безмерно колоритный вклад, а отношение к нему изменится после того, как человек пройдет долиной приглашений и саркастических насмешек. Он заглянул в буклет. Похоже, стихотворение Воэна завершало церемонию. В самом низу страницы упоминалось, что родные покойной приглашают присутствующих на прощальный банкет в клубе «Онслоу». Идти на банкет Николасу не хотелось, но он, опрометчиво расщедрившись, уже пообещал Нэнси, что сопроводит ее туда. А в четыре часа ему надо было навестить умирающего приятеля в больнице Челси и Вестминстера, к счастью находившейся неподалеку. Хорошо, что он заказал машину на целый день; водители такси отказывались ездить на такие расстояния (примерно шестьсот ярдов), предпочитая курсировать по Фулем-роуд в ожидании пассажиров в Гатвик или Пензанс. Нет, машину ни в коем случае нельзя отпускать, иначе Нэнси живо завладеет ею для своих целей. Вполне возможно, что он выйдет из больницы, совершенно изнемогая под бременем сочувствия, как нередко случалось с самыми милосердными медсестрами, и выяснится, что машина укатила на Беркли-сквер, потому что Нэнси срочно понадобилось зайти в банк «Морган гаранти», чтобы всеми правдами и неправдами выклянчить денег. Генри, ее неожиданно заявившийся на церемонию прощания кузен, когда-то рассказал Николасу, что Нэнси в детстве прозвали клептоманкой. Какие-то мелочи – расчески, детские украшения, любимые копилки – нередко пропадали, а потом обнаруживались в сорочьем гнезде спальни Нэнси. Родители и нянюшки, вначале сдержанно, а потом гневаясь все больше и больше, объясняли ей, что воровать некрасиво, но соблазн был слишком велик, и в результате Нэнси раз за разом выгоняли из школ-интернатов за воровство и вранье. С самого первого дня их знакомства Николас понял: Нэнси, мучимая жаждой стяжательства, твердо уверена, что должна обладать очаровательными безделушками, принадлежавшими ее родственникам и друзьям, потому что лучше знает, как ими распорядиться. Она с трудом сдерживала алчные порывы завладеть имуществом незнакомцев, но лишь для того, чтобы не встать на одну ступень со своей горничной, которая постоянно обсуждала с остальной прислугой сплетни из жизни актеров и актрис мыльных опер. Пространные рассказы горничной о повседневных дрязгах знаменитостей помогали умерить возбуждение, вызванное описанием незаслуженных наград и расточительного образа жизни.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу