– Тут, наверное, летом от отдыхающих не протолкнуться, – предположила Маша.
– Нет. Летом так же, как зимой. Только свои. Вон, видишь, у нас и причал есть, и лодки.
– Как же это? А пляжники? Или тут купаться невозможно?
– Ещё как возможно. Только вдоль залива к нам от ближайшего населённого пункта особо не погуляешь. Далеко, плюс скалы и камни. Сюда есть только одна дорога, через лес. Вот мы её и перекрыли – скинулись да ворота поставили. Ты видела. Ну, либо морем. Пару раз на яхтах люди приходили, но нас они не беспокоили.
– А возмущённая общественность? Ей же всегда есть дело до чужого счастья?
– Возмущённая общественность об этом месте даже не догадывается, поэтому и не возмущается. Ну что, пойдём в дом?
В доме было прохладно, но намного теплее, чем на улице. Анатолий быстро обежал весь дом, увеличивая температуру электрических радиаторов, и принялся хлопотать у камина.
– Сейчас натопим, будет даже жарко. У меня от камина система воздуховодов в каждую комнату проложена. Ты пока располагайся, осмотрись.
– Во все комнаты заглядывать можно? Или есть одна заветная с ключом? – для порядка поинтересовалась Маша. Мало ли, у человека припрятаны какие-нибудь личные вещи или угол змеиный? Хотя у такого чистюли вряд ли есть змеиные углы.
– Это где мумии невинно убиенных бывших жён?
– Угу. Они. Я мумий до жути боюсь.
– Везде ходи смело. У меня же вообще никакой бороды нет. Ни синей, ни зелёной. А раз бороды нет, значит, нет и мумий.
– Это-то и подозрительно. Не знаешь, чего от тебя ждать. А кто в доме убирается? У тебя тут уж больно чисто, что тоже подозрительно.
– Сам убираюсь. Чего тут убирать? Я вообще стараюсь не пачкать.
Маша тут же вспомнила идеальную чистоту квартиры Анатолия в Купчино. Вот уж никогда не думала, что общаться с мужчиной будет так сложно.
Во-первых, она всё время боится ляпнуть какую-нибудь глупость, во-вторых, опасается, что выглядит как-то не так, не соответствует ему, такому красивому, а тут ещё и в-третьих – как бы не напачкать в его идеальной чистоте. А то решит ещё, что она грязнуха. В-четвёртых, готовить она совершенно не умеет, что тоже не прибавляет ей очков. Ну и самое главное – в-пятых! Это то, что наверняка предстоит где-нибудь в спальне.
Об этом Маша имеет весьма смутное исключительно теоретическое представление и чрезвычайно боится. И вообще, что он о ней подумает, узнав, что она до сих пор девица?
От этих мыслей Маша срочно захотела домой. Но поняла, что деваться некуда, иначе действительно будет выглядеть круглой дурой.
От нечего делать она не спеша бродила по дому, который изнутри оказался гораздо больше, чем думалось снаружи. На лестнице на второй этаж Маша замерла. Прямо перед ней на стене весела огромная фотография. На фотографии было всё в точности как в Машином сне. Дюны, какая-то сухая трава, дом и белые занавески, трепещущие на ветру.
– Где это? – спросила Маша. От волнения голос у неё даже слегка охрип.
– Здесь, – ответил Анатолий, чудесным образом оказавшийся у неё за спиной. Видимо закончил свои манипуляции по разведению огня. – Это я прошлым летом снимал. Мне понравилось, вот, повесил.
– А я думала, это где-то на берегу океана, – Маша не могла оторвать глаз от фотографии. – Где-нибудь в Америке.
– Почему?
– Не знаю. Как же такое может быть? Мне этот дом снился. Правда! Можешь у дяди Коли спросить, я ему рассказывала. Только я думала, такой дом находится там, где я никогда не смогу быть.
– Ну вот. Ты тут. – Анатолий положил ей руки на плечи. – Видишь, как всё просто.
Маша закрыла глаза. Анатолий поцеловал её в затылок и развернул:
– Зови меня, пожалуйста, Толик, а то я от этого «Анатолия» начинаю себя министром чувствовать.
Не открывая глаз, Маша захихикала и кивнула головой.
– Рыжим таким, председателем Роснано. – Она уткнулась ему в плечо.
– Это, как если бы я тебя Марией называл.
– Я когда была совсем маленькая, дядя Коля кино смотрел «Просто Мария».
– Нет. Это была «Рабыня Изаура».
– Нет, «Просто Мария», там еще был архитектор Мендисабаль, я запомнила.
– А тут у нас Мария и Анатолий. Почти Мендисабаль.
– Ничем не хуже.
С закрытыми глазами всё оказалось не так уж и страшно, а очень даже здорово. Практически как танец или даже песня. И кровать, и дом подпевали этой песне как могли. Маше открылась совершенно не знакомая ей до этого сторона жизни. Вот оно в чем, оказывается, дело! Вот почему все разговоры у женщин о мужчинах, а у мужчин о женщинах. Это же, пожалуй, самое замечательное, что с Машей произошло за двадцать семь лет жизни. И как это после всего такого мужья и жёны могут ругаться? Или у тех, кто ругается, всё совсем не так? И у тех, кто ругается, и у тех, кто разводится, и у тех, кто заводит себе гаремы. Наверняка у них всё не так замечательно. Такой вот вывод сделала для себя Маша. А ещё ей вдруг стало жалко всех людей на планете Земля, которые живут себе, как Маша жила раньше, и ничего такого даже не пробовали. До сих пор Маша никого, кроме себя и дяди Коли, никогда не жалела. Ну разве что Гюльчатай, когда увидела её на морозе в резиновых шлёпках. Но это же был форс-мажор, иначе не назовёшь. Новое чувство жалости ко всему человечеству Маше тоже очень понравилось, и она заснула с улыбкой на губах, чувствуя, что с каждой минутой становится всё добрее и добрее. Сквозь сон она ощутила, как Толик вновь притянул её к себе, и тотчас же проснулась, боясь пропустить всё самое интересное. И опять дом и кровать подпевали музыке любви дружно постанывая и поскрипывая, а Маша рычала от удовольствия и пыталась кусать подушку. Потом Маша поймала себя на чувстве невиданного доселе голода, и они с Толиком накинулись на то, что заботливый дядя Коля выдал им с собой, после чего снова любили друг друга под музыку дома.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу