Дарья Сойфер - На грани серьёзного

На крупном лице врача появилось брезгливо-осуждающее выражение, будто Кира собралась искать будущего отца в доме терпимости. Но Скворцовой было не привыкать: ровно с таким же выражением на нее всю жизнь смотрела собственная мать и добрая половина родни. Поэтому она встала и вышла, сжимая убийственные распечатки.

– Ну? – Ольга взволнованно поднялась, как только Кира появилась в холле.

– Давай выкладывай, что там с сайтом знакомств.

Они заехали в магазин за винишком, пока положение Киры не обязало ее к трезвому образу жизни, и завалились в благодатную тишину квартиры. Катюша, к счастью, отсутствовала, и они устроились на кухне с планшетом и двумя бокалами, больше напоминающими миниатюрный аквариум. Линукс лениво возлег на подоконнике на случай, если кому-то взбредет в голову разделать рыбу без его участия. Однако съедобной для кошек закуски не было, поэтому он с привычным презрением наблюдал за двумя увядающими алкоголичками. По крайней мере, что-то подобное явственно читалось в прищуренных лимонных глазах.

– Смотри-ка, и дня не прошло, а у тебя уже двенадцать сообщений! – Ольга пригубила густой абхазский напиток.

– Маньяки не дремлют.

– Женщина, ты абсолютно ничего не понимаешь. Всего-то и надо было правильно себя подать.

Кира провела по лицу ладонью. Если и правда мужчин привлекают вот такие выпендрежные курицы, коей она получилась на снимке, шансов зачать нормальным путем у нее не было никогда. Но время для маневра вышло.

– Итак, смотрим по порядку. Ну-ка, ручки прочь! – Ольга сурово подвинула планшет к себе. – Ты сегодня будешь только смотреть.

– Когда ты так говоришь, у меня ощущение, что ты ведешь тайную жизнь в духе пятидесяти оттенков.

– Как знать, – Липкина хулигански изогнула бровь и вернулась к созерцанию чужих фотографий. – Номер первый, как водится, турок или араб. Удаляем.

– А это не расизм? – поморщилась Кира. – Он не обидится?

– Это здравый смысл. Даже если тебе нравится восточный колорит, нам некогда танцевать вокруг международных отношений. Ищем ближе. Вот, уже лучше. Игорь, тридцать девять. В шляпе, значит, лысеет. Одевается ничего так, вкус есть. И пиджачок вон… Ну, очки. Плохое зрение, конечно, может и передаться по наследству, но кто идеален?

Кира склонила голову над изображением. Не без обаяния товарищ, хоть и с небольшим брюшком. Кажется безобидным. И все же как только она попыталась представить его в процессе, предшествующим зачатию, у нее спина покрылась мурашками.

– Нет, это бред, – ее передернуло, и она как следует отхлебнула красного. – Я так не могу. Плохая затея…

– Спокуха! Просто не наш вариант. Смотрим дальше. Павел, тридцать два. А у этого волосы густые.

– Рост сто шестьдесят…

– Ну знаешь! Тебе не угодить. Низкие мужчины очень любвеобильные. Вот: «Увлекаюсь спортом, хожу в качалку, путешествую…» А? Нормальный. Ответим?

Кира скептически пожала плечами. Похоже, вожжи давно были в сильных Ольгиных руках.

– Ой, он уже пишет! Глянь-ка, печатает! – воодушевленно воскликнула Липкина. – Видишь, какой… А, черт! Удаляем.

– Что там?! – Кира потянулась к планшету. – «Пришли фотку своих ступней…» Ясно. А я тебе говорила: сплошь маньяки.

– Маньяки, Скворцова, в подворотнях. А это небольшое увлечение…

– Вот свои пятки ему и высылай!

– Тихо ты. Я же говорю: удаляем. Дальше: Илья, тридцать пять.

– О, имя мое любимое. И одноклассник у меня был Илья – хороший парень, – кивнула Кира, настраивая на позитив скорее себя, чем подругу: у той энтузиазма и без того хватало. – Что пишет?

– Хозяйство свое прислал, – Ольга вздохнула.

– Из деревни, что ли?

– Сама ты, Скворцова, из деревни! – Липкина развернула планшет. – Ну, детей ему, конечно, делать есть чем, но я бы связываться не стала.

– Фу! – поперхнулась Кира. – Убери сейчас же. Господи, я не выпью столько, чтобы это развидеть…

– Развидеть, тоже мне! Тебе тридцать два, мать! Чего ты в этой жизни еще не видела?

– Слушай, если я что-то уже видела, это еще не значит, что хочу смотреть на это за столом… Блин, здесь же кухня моя! Я тут ем!

– Не вопрос, поехали дальше.

К девятой анкете Кире взгрустнулось. И не столько оттого, что было жалко денег на донора, сколько от гнетущего чувства безысходности. Она вдруг отчетливо поняла: если мир населяют такие мужчины, ей остается только умереть в одиночестве.

Даже Липкина, вечный двигатель, порядком сдулась, а запал ее поугас.